Тудора Аргези - Лирика

Тебе наследство, сын мой, — только имя
На этой книге с песнями моими,
А книга — лишь ступень вечерней тени,
Идущей от далеких поколений.
От предков до тебя по темным ямам
Пришлось ползти моим отдам упрямым,
А сильному и молодому сыну
Легко теперь подняться на вершину.
С глубокой верой, с трепетом сыновним
Ты книгу положи под изголовьем,
Как перволетопись рабов, — с костями
Такими ж, как мои, под кожухами.
Ведь для того чтоб нам сменить впервые
Плуг на перо, усилья вековые
Дед-пахарь делал, выходил на вспашку
И понукал седых волов упряжку.

Я, вслушавшись, как гонит дед скотину,
Взял нужные слова, чтоб петь их сыну
Над колыбелью; долгие недели
Я их вынашивал, чтоб в сердце пели
И превратились в грезы и в иконы,
Из тряпок сделал почки и короны,
И превратил я в мед свой яд разящий,—
От превращенья стал он только слаще.
Сучил я тихо нити оскорблений,
Рождая звук проклятий и молений,
Взяв пепел мертвецов, я сделал бога,
И, каменный, стоит он у порога.
Я долг свой выполняю на вершине…
Рубеж. Два мира перед ним в долине.

Всю боль глухую, горечь нашей муки
Вложил я в скрипку. Пусть под эти звуки,
Как под ножом козел, хозяин бьется!
Пусть кровью наше горе отольется!
И создал я из гноя и блевоты
Невиданные ценности, красоты.
Бичи, что мы терпели, стали словом,
Спасеньем, постепенным и суровым,
Ростка живого общих преступлений.
То ветки право, вышедшей из тени
На свет лесной поляны и на воле
Родившей плод извечной нашей боли.

Полеживая на софе лениво,
Грустна царевна в книге и красива;
Слова что бронза и слова что пламя,
Слова — железо, сжатое клещами,
Здесь, спаянные тайно, в брак вступают.
Раб создал книгу — господа читают,
Не узнавая в глубине напева
Моих отцов зиждительного гнева.

Боже, в царстве тридевятом
Сделай для моей девчушки
Домик из цветов и мяты,
Вот такой, с кошачье ушко.

Озерко, чтоб под оконцем
Спичку-лодочку качало,
Чтобы звезды, чтобы солнце
Синева его вмещала.

Пусть Мицурину избушку
Окружает лес полыни.
Дай в подружки ей лягушку,
Мотылька из летней сини.

Подари ей кисть и краски
И бумаги белой тоже —
Пусть малюет без опаски
Вкривь и вкось во славу божью!

А как будет все готово,
Въедет папа в домик новый.

Кто изобрел тебя, мой плуг,
Чтоб возрождать бесплодные долины,
Чтоб жизнь проникла в недра мертвой глины
И чтобы расцветало все вокруг?

Чьи руки землю бороздят?
Кто первый на рассвете вышел в поле,
Межами разделив его раздолье?
Кто угадал, что хлеб насущный свят?

Кто под дождем, топча густую грязь,
Во мгле холодной разрезал впервые
Равнины дорого́й пласты сырые,
Надеясь, проклиная и молясь?

Ждет урожая бедный человек.
Он пашет, жнет, в бразды бросает семя…
Он в радость обратил и это бремя
И потому прославился навек!

Шестиногой бородавкой,
Осторожен и упруг,
В пыльный угол свой над лавкой
Возвращается паук.

Мал, а тоже ведь забота:
Умудрись не спутать ног!
Здесь, за кринкой большеротой,
На гвозде — его домок.

Подружиться нам непросто:
Для него я — праздный звук.
Отчего велик я ростом?
И зачем так мал паук?

Печален дьякон Иакинт.
Сквозь переходов лабиринт
Он вором, татем во Христе
Бредет за братией в хвосте.

Он плотью согрешил, поправ
Монастыря святой устав.
Он чувствует, крестясь все чаще,
Что стал он падалью смердящей.

Хоть смотрят, как всегда смотрели,
Со стен больные акварели,
Ему теперь святые лики
Твердят, что грешник он великий.

Ведь иноки монастыря,
Усердьем ревностным горя,
Семь дней святых страстей Христовых
Терзали плоть в трудах суровых.

А он всю ночь провел в веселье,
Скрыв девушку живую в келье:
Грудь — как упругие тюльпаны,
А бедра — лютня из Тосканы.

Всевидящий и грозный бог
Их на рассвете подстерег
И с неба, бросив сотни дел,
Сквозь щелку на нее глядел.