Вячеслав Богданов - Самое дорогое

На деревне умер садовод.
На деревне в трауре народ.
Не в больнице умер он в бреду,
А в колхозном утреннем саду.
Был старик ничем не знаменит,
По утрам любил махрой дымить
И смотреть,
Когда в саду шмели,
Загудев,
Как спутники Земли,
Огибали круглые плоды
И садились плавно на цветы.
На деревне умер садовод.
На деревне в трауре народ.
Прожил он не много — шестьдесят...
Сколько яблонь в мире шелестят...

Не в больнице умер он в бреду,
А в колхозном утреннем саду.
Незаметный, разводил сады,
Не имел наград он за труды,
А нашел его на цветнике
Внук, сжимая яблоко в руке...

Хочу весны и тишины — до звезд,
От долгих верст окреп
И притомился.
Из всех покоев
Я люблю погост,
Что за селом
В деревьях притаился.
Березы там — как белая молва
О людях тех,
Что на земле гостили.
А по крестам
Стекает синева
И закипает травами густыми.
И с детских лет я чту,
Как торжество,
Небес с землей извечное слиянье.
И ощущаю кровное родство
С могилами,
Где спят мои селяне.
...Была война,
И острием беды
Морозы шли сквозь стены,
Словно гвозди...
В печах горели крыши
И сады,
Но все ж топор не звякнул на погосте...
В моем селе степей и васильков,
Когда война пожаром отметалась,—
Не только работящих мужиков —
И деревца в округе не осталось.
В село весна врывалась напролом,
Но спотыкалась о пеньки у дома...
И лишь погост —
Зеленым островком
Летел на вечных крыльях чернозема...

Дымился день
Под солнцем жарким.
Металась пыль седая
Зло...
И в небесах,
Подобно танкам,
Сходились тучи
Тяжело...
Звеня,
От первого раската
Качнулась даль,
Качнулась высь...
И, как спортсмены
Перед стартом,
Ржаные стебли
Напряглись...
Березы
Выпрямились юно,
Затрепетали горячо,
Когда по струям,
Как по струнам,
Метнулся
Огненный смычок...
И не скрывали люди
Радость,
И к ним
Весенние грома
Несли
Сердечные заряды
И пробуждение ума...
А дождь шумел свежо
И круто,
Как и до нас
В далекий век...
Должно,
В такую вот минуту
Проснулся в предке
Человек...

Столпились бабы шумно у калитки,
Они сошлись по случаю сюда:
Связав свои нехитрые пожитки,
Мать уезжает в город
Навсегда.
Ее сыны живут в краю далеком,
В больших домах просторно
И светло.
Ей, десять лет прожившей одиноко,
На старость дом покинуть тяжело.
Где никогда не видела замены,
Везде сама:
И в поле
И в дому,—
Все это знают каменные стены,
Да только не расскажут никому...
Она стоит среди узлов понуро,
Ей горьких слез,
Я знаю, не сдержать,
Ведь даже людям проданные куры
И те пришли в дорогу провожать.
Вот ночь придет,
И дом, наполнясь мраком,
Стоять гробницей будет на горе.
Из-под ворот не выскочит собака,
И петухи не крикнут на заре.
И в зимний праздник дорогие гости
Здесь не придержат лошадей лихих.
А мужики вгоняют в двери гвозди,
Как будто в сердце забивают их.
Но я прошу товарищей,
Знакомых,
Хотя тропинка зарастет сюда,
Не забивайте окна в нашем доме,
Пускай он зрячим будет, как всегда!..

Мой добрый конь,
Не порти борозды,
Тяни свою,
Как подобает,
Соху.
Ты потрудись,
Я дам тебе обсохнуть,
Поставлю корм
И принесу воды.
Ты привыкай к седелке,
Хомуту...
Тебе в раздольях
Травяного луга
Не снилась,
Вижу,
Тяжкая подпруга
И удила холодные во рту.
А видел я,
Когда луга свежи,
Когда зарей
Распахнута долина,
Когда ты,
Шею выгнув лебедино,
Скакал навстречу верстам
Для души.
И, доскакав
До зыбкого пруда,
О берег бил
Неистово копытцем,
Но, сунув морду
В гриву кобылицы,
Ты в час такой
Смиренен был
Всегда...

Теперь в упряжке
Рвешься на дыбы
И мечешься,
Как будто
От удушья.
Но две оглобли,
Как конвойных ружья,
Стоят на страже
У твоей судьбы...

Угомонись,
Неугомонный конь!
Артачиться,
Как видишь,
Бесполезно.
Удил вовек не перегрызть
Железных
И не порвать
Жестокую супонь.

Ты с хомутом смиришься
Навсегда.
Но только вот
До боли
Будут сниться
Весенний луг,
Гнедая кобылица
И ты,
Летящий к берегу пруда...