Василий Казанцев: Прощание с первой любовью

Частое стволов мельканье.
Прутьев гладких колыханье.
Влажный полумрак лесной.
Чье–то тяжкое дыханье
Слышу за своей спиной.

Беги, река моя, беги,
Верти, верти свои круги,
Минуй нечаянные кручи
И неожиданные мели.
В твоем прозрачно–ясном теле
Звезда небесная лежит.
Она не жжет тебя, не мучит.
Она нисколько не болит.

Далекая даль без предела.
Горячие ночи без сна.
«Мне мало бессонниц, — пропела. —
Мне жизнь безраздельно нужна».

Дороги высоки и круты.
Шагать. И всходить. И смелеть.
«Пожертвовал жизнь до минуты,
До капли. Пожертвуй мне смерть».

Могилу с землею сровняла
Трава. Пролетающих стай
Проносятся тени. «Мне мало
И смерти. Бессмертье отдай».

Вырастают, налетая,
Тают, пролетев,
Броды, Горная, Лесная.
Балка. Суходрев.

Как нечаянные всплески —
Яр, Торжок, Лога.
Полустанок Перелески,
Станция Тайга.

Теплый стан, Утес, Оленья…
Всех не перечесть.
Есть Надежда. Есть Терпенье.
Счастье тоже есть.

На берегу, у переката,
В узорчатой тени ракит,
Ведут беседу два солдата.
Солдат
Солдату
Говорит:

— Мы рядом шли. Мы вместе были.
В одну мы падали траву.
И из одной реки мы пили.
Но ты убит. А я живу.
Прости меня…

И глуховато
Из–под земли тяжелой: — Брат,
Ты рядом шел. И долг свой свято
Ты помнил. Ты не виноват.

Мы шли кровавыми путями.
Твой путь с моим навечно слит.
Огонь войны горел над нами.
Святой огонь любви горит.

Как по деревне танки шли!
Как клацали, как грохотали
Плывущие поверх земли
Зазубренные глыбы стали.

Они не шли во весь опор —
Им узкий коридор был тесен.
Но как могуч был их напор,
Как непреклонен, как железен.

Ровняя жесткие строи
В сгущающемся напряженье,
Шли не чужие, шли свои.
И не на битву — на ученье.

Избушки, сбившиеся в ряд
Пред медленным железным рядом,
Пугливо сжались. Дрогнул взгляд
Под медленным железным взглядом.

К земле прирос. Ну что же вы,
Как виноватые, стоите,
Поднять не смея головы?
Кричите же «ура», кричите!

На току мешки с пшеницей.
Налитые крепыши.
Хочешь с ними повозиться —
Не спеши, ровней дыши.

Эй, вот ты — расправь–ка плечи.
Распрямись–ка в полный рост.
Ну хоть шаг ступи навстречу,
Или ты к земле прирос?

Всех — дородных, сбитых, грузных
Похватавши за бока,
Я скидаю в зыбкий кузов.
И плотней замкну борта.

Страдный день стряхну, как ношу.
В довершенье всех бросков
Тело собственное брошу,
Как мешок, поверх мешков.

Руки гулкие раскину
Вширь по кузову всему,
Будто ими всю машину
Крепко-крепко обниму.

Помни, тонкая ключица,
Помни, хрупкая спина,
Как увесиста пшеница.
И ядрена. И сильна.

Глубина и прозрачность в природе.
Вон, вдали, расстояньем не скрыт,
В опустевшем лесу на колоде
Человек, пригорюнясь, сидит.

Но кручина его не кручинна,
А неслышно легка и светла.
И летуча. Она беспричинна.
Неизвестно откуда пришла.

В ней и шелест, и дальняя сойка.
И летящая тонкая нить.
И печали в ней ровно настолько,
Чтобы счастью законченным быть.

…Едва ворота скрипнут, бабка
Уже кричит: «Маруська, Гапка,
Глядите–ка в окошко — там
Как будто кто заходит к нам».

В глазах всегда одна забота.
Чуть слышимый раздастся стук,
Всем телом встрепенется вдруг.
Она всегда ждала кого–то.
Ждала к утру. Ждала в обед.
Двенадцать лет. Пятнадцать лет.

Я помню, как–то поздно очень
В дверь постучал. Из темноты
В сгустившемся молчанье ночи
Раздался шепот: «Это ты…
Ванюша? Сын мой?» На мгновенье
Как током обожгло меня.
Я выкрикнул: «Нет, это я!»
Стыдясь передо мной волненья
Обманутого своего
И скрыть, замять спеша его,
Она по лестнице проворно
Стучит и кашляет притворно:
«Лешак вас носит допоздна.
Тут спутаешь все имена.
За что мне только наказанье
Такое? Не хватает зла…»

Старушка так и умерла
В ежесекундном ожиданье.
В уверенности, что вот–вот
Дверь распахнется, он войдет.