Array Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

Не удивляйтесь, что в тоску свою
Я вплел всех трав и всех ветров следы, —
Когда поет голубка у воды,
Я дальний зов и голос узнаю.

Лишь следы на песке да шатер обветшалый —
Место жизни пустыней безжизненной стало.

Встань у ветхих шатров и в немом удивленье
Узнавай их — свои незабвенные тени.

Здесь со щек твоих мог собирать я когда-то,
Как с душистых лужаек, весны ароматы.

Просверкав, ты ушла, как в засушье зарница,
Не даруя дождя, не давая напиться.

«Да, — был вздох мне в ответ, — здесь под ивою гибкой
Ты ловил стрелы молний — сверканье улыбки.

А теперь на пустых обезлюдевших склонах
Жгут, как молнии, гребни камней раскаленных.

В чем вина этих мест? Только время виною
В том, что стало с шатрами, с тобою и мною».

И тогда я смирился и стихнул, прощая
Боль мою омертвелому этому краю.

И спросил, увидав, что лежат ее земли
Там, где ветры скрестились, просторы объемля:

«О, поведай, что ветры тебе рассказали?».
«Там, — сказала она, — где пустынные дали,

Средь бесплодных равнин на песчаниках диких
Есть шатры нестареющих дев солнцеликих».

О, светлые девы, мелькнувшие сердцу мгновенно!
Они мне сияли в пути у Каабы священной.

Паломник, бредущий за их ускользающей тенью,
Вдохни аромат их, вдохни красоты дуновенье.

Во тьме бездорожий мерцает в груди моей пламя.
Я путь освещаю горящими их именами.

А если бреду в караване их, черною ночью
Полдневное солнце я на небе вижу воочью.

Одну из небесных подруг мои песни воспели —
О, блеск ослепительный, стройность и гибкость газели!

Ничто на земле состязанья не выдержит с нею —
Поникнет газель, и звезда устыдится, бледнея.

Во лбу ее — солнце, ночь дремлет в косе ее длинной.
О солнце и ночь, вы слились в ее образ единый!

Я с ней — и в ночи мне сияет светило дневное,
А мрак ее кос укрывает от жгучего зноя.

Я откликаюсь каждой птице
На песню скорби, песню горя.
Пока напев тоскливый длится,
Душа ему слезами вторит.

И порывается, тоскуя,
Сказать певице сиротливой:
«Ты знаешь ту, кого люблю я?
Тебе о ней сказали ивы?».

Все зубы выпали мои, и понял я впервые,
Что были прежде у меня светильники живые.

То были слитки серебра, и перлы, и кораллы,
То были звезды на заре и капли дождевые.

Все зубы выпали мои. Откуда же злосчастье?
Быть может, мне нанес Сатурн удары роковые?

О нет, не виноват Сатурн. А кто? Тебе отвечу:
То сделал бог, и таковы законы вековые.

Так мир устроен, чей удел — вращенье и круженье,
Подвижно время, как родник, как струи водяные.

Что ныне снадобьем слывет, то завтра станет ядом,
И что ж? Лекарством этот яд опять сочтут больные.

Ты видишь: время старит все, что нам казалось новым.
Но время также молодит деяния былые.

Да, превратились цветники в безлюдные пустыни,
Но и пустыни расцвели, как цветники густые.

Ты знаешь ли, моя любовь, чьи кудри, словно мускус,
О том, каким твой пленник был во времена иные?

Теперь чаруешь ты его прелестными кудрями, —
Ты кудри видела его в те годы молодые?

Прошли те дни, когда свежи, упруги были щеки,
Прошли, исчезли эти дни — и кудри смоляные.

Прошли те дни, когда он был желанным, милым гостем,
Он, видно, слишком дорог был — взамен пришли другие.

Толпа красавиц на него смотрела с изумленьем,
И самого его влекли их чары колдовские.