Константин Ваншенкин: Женщина за стеной. Лирика

В самолёте, в самой серединке,
Странную являют новизну
Две японки, крашеных блондинки,
А одна ещё и в рыжизну.

Я не кошка — скорее собака!
Привыкаю не к месту отнюдь,
А к хозяину. Малого знака
Мне довольно, чтоб руку лизнуть.

Без него было б мне одиноко,
Не прельщало б уже ничего.
Мне достаточно только намёка,
Чтобы встать на защиту его.

В густом застолье, как в чащобе,
Сидели рядом мать и дочь,
И он почувствовал, что обе
Ему понравиться не прочь.

По-разному. Лишь небольшая
Здесь конкуренция была.
Дочь, матери слегка мешая,
Скорей наивностью брала.

Он отвечал на их вопросы
И сам выслушивал от них
Сужденья о новинках прозы,
В которые ещё не вник…

Потом с ним попрощались грустно
И в снежной вьющейся пыли
Они, под ручку взявшись дружно,
По белой улице пошли.

Дети выросли. Сделалось ясно:
Им заботы отца не нужны.
И тогда незаметно, негласно
Он решился уйти от жены.

Не к молоденькой и хитроватой
Разрушительнице семей,
А к застенчивой, не виноватой
Однокласснице бывшей своей.

Между ними стояли невзгоды
И всего лишь почтовая связь…
А ждала его в разные годы
И лишь только теперь дождалась.

Проходя по старому Арбату
Лучшей из столиц,
Ощущал мгновенную утрату
Встречных женских лиц.

Незнакомых женщин обгоняя,
Скашивал свой взгляд:
Непонятно, кто она такая?
Чем я смутно взят?

И хотя порой мы ощущали
То, что жизнь сладка,
Некое подобие печали
Брезжило слегка.

Опять мне это мелколесье,
Снежок, струящийся в окне,
И серенькое поднебесье
Напоминают о войне.

Как будто я ещё в начале
И мне опять это дано —
Такой пронзительной печали
Я не испытывал давно.

Над челом полно кудрей,
Полон рот зубов.
И к тому же соловей
Снова про любовь.

И подруга смотрит вслед
Ночью из окна.
Мне всего шестнадцать лет,
А уже война.

Когда в упор ударила беда
И завопила дальняя дорога —
Наверно, многим именно тогда
Казалось, что война сильнее Бога.

Людские судьбы сразу же она
Перелопатила и перетасовала.
Любимые исчезли имена
В холодной роще вечного привала.

И каждый догадаться не успел
В дыму, в плену или в окопной жиже
Кому какой предвиделся удел,
Кому и что планировалось свыше.

Помню жаркий райвоенкомат
Посреди раскинувшейся стужи.
Разговоры, слёзы, смех и мат —
Всё это оставлено снаружи.

Срок настал — прощай, родимый край
А судьба едва ли виновата,
Что лежит дорога прямо в рай
Через двери райвоенкомата.

Солдата круглая башка
И нулевая стрижка —
Как у восточного божка,
Где никакого лишка.

Ещё в черты портрета взят
Испуганный отчасти,
Слегка задумавшийся взгляд
Отставшего от части.

Бешеная метель,
Та, что сгубить готова, —
Фирменная модель
Пушкина и Толстого.

Я замерзал в полях,
Вязнул в снегу глубоком,
Двигаясь не в санях,
А по-солдатски, пёхом.

Взводных терял из глаз,
Рушился как попало.
И надо мной не раз
Холмики наметало.

Тогда для десанта
Ещё не придумали, нет,
Такого дизайна,
Как нынче: тельняшка, берет.

Одна лишь новинка
Была, отличавшая нас:
Отличная финка,
Способная радовать глаз.

Но вот ты пощупал —
И твёрдой осталась рука, —
Перкалевый купол,
Густые его вороха.

Косишься украдкой
На небо, где дыма следы,
И занят укладкой
Своей неизбежной судьбы.

В небесный омут голубой,
А часто в облако густое
Проваливался с головой,
Не так уж много в жизни стоя.