Алексей Горобец - Простудятся в траве босые осы…

Вот это – дед, вот прадед, это внуки.
Вот это баба Настя в шёлковом платке.
А это кто – верхом на рюкзаке?
Вдвоём – и ни полслова о разлуке!..

И не было нам знать иной науки,
Чем вкус дождя да шорохи зарниц,
Привал в пути,
Да эту вспышку-блиц…

И даль весны,
И запахи,
И звуки
Оттуда нам протягивают руки –

Ни блок-постов не видя,
Ни границ…

Собаки не любят стихов и рычат подозрительно,
Хотя этот факт не проверен и мало о чём говорит.
Упряма собачья любовь и всегда удивительно
Созвучна с бездомьем, тоской и обидой,
И ритм
Рычанья, вытья, скулежа или честного лая
По форме докучлив, но по содержанью таков,
И попросту странен
Весь длинный набор твоих веских рифмованных слов.

И всё объясняя усталостью, спешкой, невзгодьем,
Засильем бессилья и переизбытком мозгов,
Мы всё-таки пашем бесплодные наши угодья…

Не веря в неверность
И веря –
В собачью любовь…

День ото дня всё явное и сущее
Становится расплывчатей и мглей.
И жизнь твоя, тебя на части рвущая,
И хмель, и соль степных твоих кровей,
И… не спеши! Помедленней старей!

Живи помедленней.
Прильни к стерне, земле,
К траве прислушайся,
К пчеле, хотя бы – к тле,
Поверь воде, прозрей
Да и узрей,
Что всё в тебе озорно,
Обло, как
Те чудища, что ночью в облаках
Глазами зыркают,
Гремят, грозят, и тени их
Лесная укрывает полоса,

Где тополя,
Своих тусовок гении,
Царапают ветвями небеса…

Об этом мало знают, и оно
Нас, в общем-то, не очень беспокоит.

В твой мир приотворённое окно
Темным-темно,
Однако всё же кое
Что в нём заметно и знакомо нам
По тем полубессонницам и снам,
Когда так душно, немощно и липко…

Допустим – жертва, генная ошибка,
Пробирный гений, некий Имярек,
Ну, созданный…
Ну… скажем… человек…
Вполне наивный, без обиды, без
Предубеждения, хоть не без занудства –
Он к нам с тобой,
К тебе свой торит путь,

Чтоб стать твою поняв,
Поверить в суть,

В бессмертные нам души заглянуть…

И с воплем состраданья –
Отшатнуться.

С оглядкой к делу приступай.
Паши не мелко. Сей не густо.
Всё жизнестойкое искусство
Своё яви – и прорастай.

Через фонирующий ров
Переберись на тот пригорок.
Там в бортях мёд не то, чтоб горек,
(Ты радиацию учёл),
Но страшны жала диких пчёл,
Живых и на тебя похожих.

Не торопись не лезь из кожи
Понять, что здесь произошло.
Ещё и века не прошло,
Как на кирпич, бетон безликий
Упал в объятья повилики
Твой искажённый криком рот

Нам впереди – веков семьсот
Свободы самовыраженья –
Полураспадного броженья
Цветов, лишайников, грибов

Ты выберись на тот пригорок.
Там медлен мёд и тёрен горек.
Там ожиданье первых слов.
И забывая мрак и морок,
И постигая мрак и морок,
Ты угадай, найди свой путь,

Последний нелюдь,
Первый людь.

Этим зёрнам не стать налитыми колосьями ржи.
Их сожрут озверевшие за зиму мыши и птицы.
Память вервие вьёт, память загодя точит ножи,
Чтобы время усечь и самой на дверях удавиться.
Время скрылось,
Увязло в брегетах, напольных часах,
И не в силах вернуть нам
Ну, самую малость…

Старый вяз, что над нами –
Он вскоре засох и зачах,
И от веры его
И любви
И следа не осталось…

Чувство долга меня тяготит.
Долг перед временем (время сажать картошку),
Перед собой (ухо болит – отит!
Капаю тёплый спирт:
В ухо – чуть-чуть,
Внутрь – по столовой ложке).

Долг перед прошлым, которое вовсе и не старо,
А скорее наоборот, ещё и не утвердилось,
Перед любовью к стране, которая утомилась
От этой любви и забыла про
Геометрию, географию, вообще – про г е о,
И ушла, и пошла налево,
И собой торгует где-то на стороне…

Ну а мне, нам с тобой, нам хватает вполне –
По чуть-чуть, по столовой ложке:
Удобрять буряк и пасти картошку,
Поливать укроп, сельдерей, спаржу,
Вообще, заниматься простым, неказённым делом,
И признав долги, которые ты не делал,
Завершить свой день обретеньем ночи,
Где всё явное проще, верней…
А впрочем,