На которых никто не бывал.
Если друг оказался вдруг
И не друг, и не враг, а так,
Если сразу не разберёшь,
Плох он или хорош,—
Парня в горы тяни, рискни,
Не бросай одного его,
Пусть он в связке в одной с тобой —
Там поймёшь, кто такой.
Если парень в горах — не ах,
Если сразу раскис — и вниз,
Шаг ступил на ледник и сник,
Оступился — ив крик,—
Значит, рядом с тобой — чужой,
Ты его не брани — гони,—
Вверх таких не берут, и тут
Про таких не поют.
Если ж он не скулил, не ныл,
Пусть он хмур был и зол, но шёл,
А когда ты упал со скал,
Он стонал, но держал,—
Если шёл он с тобой как в бой,
На вершине стоял, хмельной, —
Значит, как на себя самого,
Положись на него.
Здесь вам не равнина — здесь климат иной.
Идут лавины одна за одной.
И здесь за камнепадом ревёт камнепад,
И можно свернуть, обрыв обогнуть,—
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
Кто здесь не бывал, кто не рисковал —
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звёзды хватал с небес.
Внизу не встретишь, как ни тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил.
Как Вечным огнём, сверкает днем
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.
И пусть говорят — да, пусть говорят!
Но нет — никто не гибнет зря,
Так — лучше, чем от водки и от простуд.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд,—
Пройдут тобой не пройденный маршрут.
Отвесные стены — а ну не зевай!
Ты здесь на везение не уповай.
В горах ненадёжны ни камень, ни лёд, ни скала.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Мы рубим ступени. Ни шагу назад!
И от напряженья колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони — ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем,
Другим — у которых вершина ещё впереди.
Я спросил тебя: — Зачем идете в гору вы? —
А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой.
— Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово! —
Рассмеялась ты и взяла с собой.
И с тех пор ты стала близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Первый раз меня из трещины вытаскивая,
Улыбалась ты, скалолазка моя.
А потом, за эти проклятые трещины,
Когда ужин твой я нахваливал,
Получил я две короткие затрещины —
Но не обиделся, а приговаривал:
— Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Каждый раз меня по трещинам выискивая,
Ты бранила меня, альпинистка моя.
А потом на каждом нашем восхождении —
Ну, почему ты ко мне недоверчивая?! —
Страховала ты меня с наслаждением,
Альпинистка моя гуттаперчевая.
Ох, какая ты неблизкая, неласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,
Ты ругала меня, скалолазка моя.
За тобой тянулся из последней силы я,—
До тебя уже мне рукой подать.
Вот долезу и скажу: —Довольно, милая!..—
Тут сорвался вниз, но успел сказать:
— Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя скалолазковая!
Мы теперь с тобой одной веревкой связаны —
Стали оба мы скалолазами.
[1966]
Наверно, я погиб. Глаза закрою — вижу.
Наверно, я погиб — робею, а потом —
Куда мне до неё! Она была в Париже,
И я вчера узнал — не только в нём одном.
Какие песни пел я ей про север дальний!
Я думал: вот чуть-чуть — и будем мы на «ты».
Но я напрасно пел о полосе нейтральной,
Ей глубоко плевать, какие там цветы.
Я спел тогда ещё — я думал, это ближе —
Про счётчик, про того, кто раньше с нею был.
Но что ей до меня! Она была в Париже,
Ей сам Марсель Марсо чего-то говорил.
Я бросил свой завод, хоть в общем был не вправе,
Засел за словари на совесть и на страх.
Но что ей до того! Она уже в Варшаве,
Мы снова говорим на разных языках.
Приедет — я скажу по-польски: «Проше, пани,
Прими таким, как есть, не буду больше петь!»
Но что ей до меня! — она уже в Иране, —
Я понял — мне за ней, конечно, не успеть.
Ведь она сегодня здесь, а завтра будет в Осле —
Да, я попал впросак, да, я попал в беду!
Кто раньше с нею был и тот, кто будет после, —
Читать дальше