Борис Брик - Шамиль

Когда же стал пророком горской воли
Имам Шамиль – вождь бедных
узденей, —
Народам гор, искавшим лучшей
доли,
Он подарил свободу от князей.

И, чей покой казался бездыханным,
Бедняк – лезгин привольнее
вздохнул
И, взяв Хунзах, с последним
кончив ханом,
Служить себе заставил чванных мулл.

А новый вождь, боец и проповедник,
В ущелья гор на запад слал гонцов,
И молодёжь народностей соседних
На зов его текла со всех концов.

И как-то раз в глухой аул черкесский,
Где третий год в плену влачил я дни,
Пришёл старик в турецкой
синей феске
И с ним чужих аулов уздени.

Они народ подняться призывали,
(Завидя их, бежал немедля бек),
Аулом шли и хрипло распевали,
И тот напев запомнил я навек:

«Тучи угрюмы и хмуры,
Кровь узденей потекла.
Прокляты будьте, гяуры!
Ля-илляга-илляла!

Бекам угрюмым не верьте!
Ханов бессильна хула.
Нет для отважного смерти.
Ля-илляга-илляла!

К бедным сойди с минарета!
Время ль молиться, мулла?
Долгом молитва согрета.
Ля-илляга-илляла!

Враг нам наносит обиды,
Сакли сжигает дотла.
Шашки точите, мюриды!
Ля-илляга-илляла!

Славу внемлите имама,
Горного славьте орла,
Силу умножьте низама.
Ля-илляга-илляла!

Бейтесь и чтите аллаха!
Смелые ждут вас дела.
В бой выступайте без страха!
Ля-илляга-илляла!

Родину спасшему – слава!
Павшему в битве – хвала!
Нет без свободы ислама.
Ля-илляга-илляла!»

Старик-аварец в мечети по-арабски
Прочёл призыв вождя магометан.
И я ушёл, но не на Запад рабский,
А на Восток – в свободный Дагестан.

Пройдя тайком кордоны у Казбека,
Я через край пошёл наперерез.
Но, топором не тронутый от века,
Меня теснил всё яростнее лес.

Семь дней я брёл в унынии глубоком,
Страшась порой, что муки не снесу,
Но бог помог: я вышел ненароком
На берега Андийского Койсу.

Глухих теснин базальтовая люлька
Его хранит, лелея, как дитя;
И много дней он вёл меня
в Ахульго,
Подножья скал отчаянно когтя.

И, наконец, в тумане розоватом,
С высот хребта за мглистой
пеленой
Суровый край, объятый газаватом,
В лучах зари возник передо мной.

Здравствуй, барса могучего логово,
Где от века бушует гроза,
Где на версту ни склона полого,
Ни тропы не отыщут глаза.

Где Аргуна лютует и бесится,
Где, гремя, джигитует Койсу,
И, увенчан значком полумесяца,
Стяг восстанья мелькает в лесу!

Пусть и нет в тебе нежности Грузии
И приволья кубанских степей,
Но навек в нерушимом союзе я
С первобытной красою твоей.

Как чадрою, страна погорелищ,
Ты укрыта туманом седым.
Снизу дым, словно облако,
стелется,
Сверху облако вьётся, как дым.

И ничем перед миром не хвастая,
Ты печальна, как доля твоя,
Лишь Гуниба вершина гривастая
С высоты озирает края.

Здесь в июне проходят как посуху,
Где в апреле гремела вода,
Здесь, покорно пастушьему посоху,
На утёсы вползают стада.

Здесь дороги петляют и крутятся,
Горизонт перед взором кружа.
Здесь царят вековая распутица
И неистовый дух мятежа.

Здесь баранину жарит на вертеле
Только в джуму голодный лезгин;
И поэты тебя обессмертили,
Но не понял тебя ни один.

Для одних ты – аллаха избранница,
Для других ты – абрека жильё.
Для меня же навеки останется
Незабвенным страданье твоё.

Не величья полна сатанинского,
А исполнена скорби и слез,
Ты близка лишь для сердца
Марлинского,
Как угрюмый и голый утёс.

И бесплодно скупая земля твоя
Мне милей благодатнейших стран…
Так свяжи вековечною клятвою
Декабриста с собой, Дагестан.

Послав привет вершин седому вечу,
Я в тот же миг схватился за кинжал:
Из-за горы три горца шли навстречу,
И каждый шаг ко мне их приближал.

Один из них, в запыленной черкеске,
Нёс на плече ребёнка своего.
Его черты, значительны и резки,
О прямоте твердили за него.

Другие два, хоть шли за ним
упрямо,
Изнемогли от дальнего пути.
И я спросил: «Где видеть мне имама
И как скорей в Ахульго мне дойти?»