Борис Брик - Шамиль

Теперь дивлюсь, в минувший
сумрак глянув…
Чем ближе смерть, тем в памяти
свежей
Разгульный крут драгунов и уланов,
Весёлый гул гвардейских кутежей.

Любви былой мучительная рана,
Журнальный шум,
«Полярная звезда»,
И грозный вой декабрьского бурана,
Так много душ отнявший навсегда.

Как мог я знать под гибельной
картечью,
Среди друзей у медного Петра,
Что в некий день на визг её отвечу
С кавказских гор гудением ядра.

…15–16 стр. вырваны

День догорал, когда, обезоружив,
Меня враги в ущелье повлекли.
И много лет с минуты той Бестужев
Не видел рощ родной своей земли.

Но грусть делить в отчизне
было не с кем,
Там брата брат чуждался в те года;
И свыкся я с обычаем черкесским,
Жил у хаджи и пас его стада.

Я не забыл о царских преступленьях,
Но о друзьях своих не горевал,
Жил в полусне, второй
«Кавказский пленник»,
И вдаль глядел на тёмный перевал.

Но, видно, кровь не вовсе охладела,
Очнулся ум, и сердце ожило,
В душе опять проснулась
жажда дела,
И без борьбы жить стало тяжело.

Много лет Шамиля ловили
Роты храбрые Пулло
И совсем уж затравили,
Да начальство проспало.

Но решил за дело взяться
Фезе – гордый генерал.
И приметы азиатца
Огласить он приказал:

«Горец выше всех в ауле,
Всех могучей и храбрей,
Не страшится он ни пули,
Ни штыка, ни батарей.

Тот, кто шашкою своею
Косит наших, как ковыль,
Кто из горцев всех сильнее,
И гроза его – Шамиль!»

Так по ротам апшеронцев
Объявил их генерал
И в награду сто червонцев
За поимку обещал.

Вот начался штурм аула,
Что гнездом был Шамиля.
И от пушечного гула
Содрогается земля.

Рекою кровь аварцев льётся,
Взят последний их редут,
И в палатку полководца
Храбрых пленников ведут.

Все они широкоплечи,
Все отвагой велики,
Не бежали от картечи,
А кидались на штыки.

Но имама нет меж ними…
Плохо Фезе метил в цель!
Не раззявами такими
Будет пойманным Шамиль.

С той поры, решив упрямо
Сделать всё, как обещал,
Ловит хитрого имама
Раздраженный генерал.

Но из рук уходит дымом,
Как и прежде, он – Шамиль,
И для всех неуловимый
Остаётся он досель.

А в горах шумит восстанье
С каждым годом всё сильней,
Потому что в Дагестане
Гнёзда целые Шамилей!

Лихая песнь о Шамиле и Фезе
В былые дни запала в душу мне,
И я, борьбой с насильниками грезя,
Мечтал помочь истерзанной стране.

Ещё бродя с Дербентским батальоном
Вдоль гребня гор – природных
баррикад,
Уже я знал по слухам отдалённым,
Что горцев вёл к равенству тарикат.

И понимал, что Меккой и Мединой
Лишь для того клянутся племена,
Чтоб стала вновь свободной
и единой
Ярмо князьков разбившая страна.

Давно огонь народного восстанья
Под пеплом тлел, тревожа весь Кавказ,
И, наконец, в голодном Дагестане
Мятеж племён начался
в грозный час.

Седых теснин и впадин древний
узник —
Лезгин любил узилище своё.
Свои клинки ковал он в нищих
кузнях,
О грани скал точил он лезвие.

Жестокий бог десницей Тимур-Ленга
Его загнал в скалистый каземат,
Равно косясь на турка и на френга,
Он одичал, оборван и космат.

С терпеньем пчел лепил он,
словно ульи,
Селенья гор, за сотом – тесный сот;
Как крот, он рыл убежище в ауле
И угрожал противникам с высот.

Бедней глухой российской
деревеньки,
Взбираясь ввысь по лестнице крутой
В аул, пахал и сеял на ступеньке
И в щелях гор размахивал гурдой.

Народ здесь был и пастырем,
и зодчим,
Судьбою стар, душою вечно юн,
Но царь его из дома гнал, как отчим,
И разорял, как жадный опекун.

Уже не раз запятнаны коварством,
Князья опять царю передались,
И говорил народ в краю аварском:
«Встать надо льву, коль с барсом
спелась рысь!»

В былом, когда к величью и свободе
Вёл племена восторженный мулла,
Его рука ни княжьего угодья,
Ни ханских прав затронуть
не смогла.