Уильям Моррис - Человек, рожденный быть королем

«О, сир! — в ответ святый отец, —
Когда вам нужен молодец,
Извольте взять его сейчас;
Ведь красота солдат у нас —
Вещь лишняя; за что же нам
Таких красавцев брать у дам?»

Так говорил, смеясь, монах;
А тот улыбку на устах
Старался выразить, и вдруг,
Как в сновиденьи полном мук,
В руке, он видит, у пажа
Блеснула сталь того ножа,
Что выбран царскою рукой
Из древней стали боевой
И был вручен Самьелю в дар
Нанесть погибельный удар.
И вот, увидя на клинке
Венок зеленый и в венке
На ленте надпись страшных слов:
«Рази! не бойся мертвецов!» —
Король еще упорней стал
И, вновь страдалец, замышлял
Измену новую тому,
Кто в третий раз уже ему
Является на этот свет
Виной всех мук его и бед.

И, после пиршества, аббат
В свой монастырь ушел назад
Со всем народом; наш же друг
Вступил в число придворных слуг,
И зависть возбуждал во всех
Его неслыханный успех.

Король, пождав еще дней пять,
Велит пажа к себе позвать
И говорит ему: «Мой друг,
Сейчас отправишься на юг
С моей ты грамотой. С тобой
Поедет Хью, урядник мой.
Сегодня целый день вдвоем
Вам ехать вместе; но потом
Тебе укажет он тот путь,
Куда ты должен повернуть.
На третий день, к полудню, ты
Достигнешь горной высоты,
Где в Замке Розы дочь моя
Живет. Но слушай, паж! Ничья
Душа на свете про письмо
Знать не должна, пока его
Не сдашь ты в руки одному
Там сенешалу моему.
Смотри же, друг, не выдай нас
И помни, что уж близок час,
Когда на память всех времен
Высоко будешь вознесен».

Так говоря, король не знал,
Что рок пажу предназначал.

Герой наш, выйдя из дворца,
Находит Хью уж у крыльца, —
Солдата грубого с лицом
Сурово-мрачным, с хмурым лбом.
Сев на коня, он с ним сам-друг
Поехал с севера на юг.

Послав с ним Хью, такую ль цель
Имел король, с какой Самьель
Однажды послан был — как знать?
Одно могу я лишь сказать,
Что вряд ли б выбрал для того
Король служаку своего
С умом столь пошлым, узким лбом,
Хитрить умевшего в одном
Лишь ратном деле, и с душой
Хотя и грубой, но не злой.
Другое дело, если б паж
Вступить с ним вздумал в рукопашь,
Иль дерзким словом пробудил
В груди солдата гневный пыл, —
Тогда, пришед в безумный гнев,
Опасней был бы он, чем лев.

Так вместе ехали они,
Пока открылись два пути:
Один на запад вел, другой
На юг. Тогда, с насмешкой злой,
Сняв шляпу с перьями, поклон
Пажу отвесил мирмидон,
Сказав: «Теперь, мой милый друг,
Мне путь на запад, вам на юг,
Чтоб там — так надо разуметь —
Коронку графскую надеть!
Прощай же, графчик! Впрочем, глаз
Не слишком пяль; не то как раз
Там в петлю шеей попадешь
И со стены, как лот, падешь».

Но в эти дерзкие слова
Герой наш вслушался едва,
Быв занят помыслом иным,
Когда солдат прощался с ним.
Меж огороженных полей
Скакал дорогой он своей,
И наконец, в исходе дня,
К таверне повернул коня,
Где ночь провел, забыв труды.
С рассветом, только что дрозды
Запели в утренней красе,
Он вновь пустился по росе,
И целый день в далекий путь
Скакал, не смея отдохнуть.
Но тут он был не одинок:
Вдали виднелся городок,
Куда тянулся караван
Крестьян, веселых горожан.
Там в капишоне шел монах;
Здесь, меж корзинок, на ослах
Хозяйки ехали верхом;
Там распевали соловьем
Толпы гулявших пышных дам;
А тут был слышен шум и гам:
Валили пестрые толпы
Мужчин и женщин, шли попы,
Солдаты, дети, длинный ряд
Одетых в праздничный наряд
Веселых девушек, кругом
Его встречавших с добрым днем
И с пожеланьями найти
Всех благ возможных на пути.

Так пролетел и день второй,
И он в таверне городской
Провел всю ночь, и утром, чуть
Лишь рассвело, пустился в путь.
Еще спал в городе народ,
А он уж солнечный восход
Встречал с восторгом. Трудный путь
Вился все выше, выше вкруть
На холм возвышенный. Назад
Он, оглянувшись, бросил взгляд
На город, пышно под холмом
Раскинутый: вот Божий дом,
Вот площадь, улица, а вот
Видна и ратуша с высот —
Все приютилось под холмом,
Поросшим липами кругом.
Был воздух свеж, прозрачен, чист:
Не трепетал на липах лист,
И лишь над кровлями церквей
Крутились стаи голубей.
Из труб струился ранний дым,
Столбом вставая голубым,
Как знак, что в городе за труд
Принялся деятельный люд.
Веселый, счастливый, живой.
И был так радостен душой,
Так чужд всех скорбей Михаил,
Что, мнилось, свыше получил
Удел бессмертия, где нет
Ни слез, ни горестей, ни бед.