Уильям Моррис - Человек, рожденный быть королем

Так говорил король, смеясь;
Но громкий голос, изменясь,
Вдруг у владыки задрожал,
Так что уж он не расслыхал,
От звона страшного в ушах,
Что отвечал ему монах.
Из-за забрала, как гроза,
В него сверкнули вновь глаза
Того, кто кротко перед ним,
В златых кудрях, как херувим,
Под тенью яблонь в первый раз
Стоял, не потупляя глаз.

И убедившись в молодце,
Король смутился весь в лице,
И был он бледен, как мертвец.
Собравшись с духом наконец,
Он, беззаботен, как сперва,
Стал улыбаться на слова
Аббата, коих не слыхал.
Потом спиной он к лордам стал
И Михаилу пред людьми
Сказал, смеясь: «Приподыми
Стальной наличник свой с лица;
Хочу я видеть молодца,
С кем, помнится, уж я знаком.
Откуда ты?»
Пред королем
Наличник поднял тут солдат,
И золотых кудрей каскад
Упал с чела вокруг ланит,
Которых детски-нежный вид
Спалил горячий солнца луч.
И звонким голосом, как ключ,
Пересказал он королю
Всю повесть странную свою
До той минуты, когда он
В глухом овраге был сражен,
И кончил так: «Но что потом
Со мной случилось, сэр, — о том
Никто не может лучше знать,
Как тот, кто жизнь мою опять
Мне спас от смерти и от ран:
То наш субприор Адриан.»

«Так расскажи, отец», — король
Сказал, скрывая в сердце боль.
«Милорд! — ответил Адриан, —
Я, быв в то время капеллан
Прихожан бедных, как-то раз
Из стен аббатства, в поздний час,
Был позван мальчиком простым
Спешить с причастием святым
К его отцу: он умирал
И с нетерпеньем ожидал
Сподобиться небесных сил;
То старый угольщик наш был.
Не тратя дорогих минут,
Приял с Дарами я сосуд,
И колокольчик, Богу в честь,
Велел пред Ним ребенку несть.
К тому ж я думал звоном тем,
Хоть не воров — об них совсем
У нас не слышно! — но зверей
Спугнут с дороги поскорей.
Ну, вот, вступаем тихо мы
В наш лес еловый, полный тьмы;
А колокольчик на весь лес
Звенит, как благовест с небес.
Меж тем мой мальчик, оробев,
Мне говорит о кознях дев,
Живущих в темном том лесу;
Но я, напомнив что несу
Всех Искупителя в руках,
Его журил за грешный страх.
Когда уж из леса древних лет
Я вышел с ним на Божий свет,
И солнце, к вечеру клонясь,
Меж пней свой луч метнуло в нас, —
Вдруг к нам вечерний ветерок
Донес до слуха конский скок,
Причем, весь ужасом объят,
Мой паж попятился назад,
Почуя снова эльфов рой,
Всю вражью силу пред собой.
Но я заметил: «Неужель
Мы не исполним нашу цель
И опоздаем передать
Больному Божью благодать?
Не бойся, сын мой! Твердо верь,
Что с нами Божий Сын теперь».
Сказав, бичом моим, шутя,
Стегнул я мула, и дитя,
Боясь в густом лесу отстать,
Пустилось предо мной бежать.
Я еду дальше. У ручья
Вдруг вижу кровь… сказать ли, чья
Была то кровь? Ее мой сын
Струил из ран своих! Один,
Там брошен, он как труп лежал.
В боку кровавый нож торчал,
И кровью алою вокруг
Окрасились ручей и луг.
С седла я тотчас соскочил
И с помощью моих всех сил,
Подняв несчастного с земли,
Взвалил на мула, и пошли
Мы тихо просекой густой,
Между дубов и лип, к пустой
Избушке ветхой лесника,
Построенной из тростника.
Примкнут к плетню избушки той,
Полуразрушенный, гнилой,
Стоял без крыши тесный кров,
Где запирал лесник ослов.
Милорд! то место, верно, вам
Давно знакомо: много там
В соседстве водится вепрей,
Оленей, туров и лосей!
Здесь бедному пронженный бок
Перевязал я, как лишь мог;
И, угольщика причастя
(Он умер много лет спустя!),
Вернулся в ночь в наш древний бург,
Велев, чтоб утром наш хирург
Чуть свет к больному поспешил
И всем, чем нужно, пособил.
И вскоре рана между рёбр
В боку закрылась. Был он добр
И кроток сердцем, почему
Мы и дозволили ему
У нас в обители пожить.
Потом я стал его учить
Письму и чтенью, и постиг
Он вскоре смысл латинских книг
Не хуже нашего; но чин
Монашеский отверг мой сын.
А как он был могуч, плечист,
Душою добр и сердцем чист,
То и сказал милорд аббат:
«Пусть служит Господу наш брат
Десницей крепкой!» Оттого,
О, сир, и видишь ты его
С мечом, с копьем. Он верный щит
Для тех, кем не был он забыт,
Кем обучен, опасен от зла
Средь бедствий, им же несть числа!
Скажи, с тобой ли, Михаил,
Тот нож, что враг в тебя вонзил?
Представь милорду этот нож,
Чтоб слов моих не счел за ложь».

Взволнован, бледен, недвижим,
С лицом встревоженным, худым,
Склоня чело, король сидел
И многих слов не разумел.
Все смолкло. Наконец король
Возвысил голос свой; но столь
Дрожащ, неверен голос был,
Что слух монаха поразил.
«Аббат! — сказал он, — ваша рать
Так хороша, что потерять
Из сотни храбрых одного
Для вас, конечно ничего!
Ему ж приличнее носить
В щите мой розан, чем служить
У вас келейником простым,
Корпя над смыслом книг немым».