Габриэль Марсель - Завтрашняя жертва

Та же декорация. Несколько дней спустя. Пять часов вечера. Ноэль играет в кегли с Андре, который подпрыгивает, издавая радостные возгласы. Внезапно Ноэль прекращает игру и опускается в кресло.

Ноэль. Ну, давай сделаем перерыв.

Андре. Почему, папа? Это так весело…

Ноэль. Унеси все это к себе в комнату.

Розина (за сценой). Вы говорите, мсье дома. Я зайду поздороваться. ( Входит, протягивает Ноэлю руку.) Как вы поживаете — с того дня?

Ноэль. Как человек, которому завтра нужно возвращаться.

Розина. Бедный! (Сажает Андре на колени.) Ну что за прелесть этот ребенок!.. Так что же — дамы ушли?

Ноэль. Они пошли к богослужению.

Розина. Поминовение убитых 422-го? Бог мой, но я же должна быть там… Я совсем забыла, что это сегодня! А вы не захотели пойти с ними?

Ноэль. Не так уж это весело — подобная церемония накануне отъезда. Да и потом, мне эти мессы и прежде…

Розина. Да, верно, эти вещи вас никогда особенно не занимали.

Ноэль. Там бывают минуты, когда все это вас волнует. Словно налетит внезапный шквал.

Розина. Да, об этом же мне пишет Робер.

Ноэль. Но он не на фронте; это разные вещи!

Розина. Он мне прислал прелестную маленькую фотографию; полковой священник служит мессу в риге. Робер просил меня отправить этот снимок в журнал «Иллюстрасьон».

Ноэль (насмешливо). Великолепная мысль! (Андре, дующему в дудку.) Приятель, займись этим где-нибудь в другом месте. А то мы не слышим друг друга. Только сперва поцелуй меня. (Берет его на руки и долго обнимает.)

Розина. Славный мальчуган! (Андре убегает.) Вы так и не ответили на мою записочку.

Ноэль. Да.

Розина. Однако она предполагала ответ… Вы не находите?

Ноэль. Возможно…

Розина. Когда вы зашли ко мне на чашку чая… мне показалось, и вряд ли я ошибаюсь…

Ноэль. Да, по-моему, я высказался предельно ясно.

Розина. Но все-таки вы же не хотели бы, чтобы я сдалась по первому требованию, не так ли? К тому же, думаю, что с вашей стороны это было скорее для очистки совести, а это меня не устраивает. Вы не станете отрицать, что записочка, которую я вполне могла бы вам и не писать, была весьма сердечной.

Ноэль. Что вам сказать? По сути, у меня нет желания обманывать жену.

Розина. Ну вот, теперь я, по крайней мере, успокоилась.

Ноэль. Как это понимать?

Розина. Дорогой мой, в тот день у вас был такой мрачный вид, что это не могло не наводить на мысль о… не говоря уже о некоторых, совершенно прозрачных, намеках. Рада видеть, что мир восстановлен.

Ноэль. Вы заблуждаетесь.

Розина. Да?..

Ноэль (потягиваясь). Ничего не скажешь, веселая штука — конец увольнения.

Розина. Кому вы это говорите! Когда Робер уезжает, я делаюсь совсем больной.

Ноэль. В вас верности в избытке: хватает и на долю мужа, и — отчасти — на мою.

Розина. То, что вы говорите, не очень-то любезно, но мысль забавна; она — ваша?

Ноэль. Должно быть; не задумывался… Знать хотя бы, когда все это кончится. Вы, наверное, видитесь с осведомленными людьми: что они говорят? Судя по всему, русские собирают еще силы.

Розина. Вероятно, с начала года дело примет другой оборот.

Ноэль. Такое всегда можно сказать.

Розина. Мне написал об этом из Парижа один весьма информированный человек. Немцы страшно истощены. Знаете ли вы, сколько немецких дивизий было направлено на Соммский фронт?

Ноэль. Нет.

Розина. То ли восемьсот, то ли две тысячи.

Ноэль ( усмехнувшись ). Такого быть не может, это ведь по меньшей мере два миллиона человек.

Розина. Значит, я ошиблась.

Ноэль. На один или два нуля, несущественно…

Розина. Я его переспрошу в письме.

Ноэль. Да ну, все это… (Качает головой.) Какие еще потери ждут нас этой зимой?..

Розина. Только не падайте духом. Если б вы читали письма Робера!.. Он пишет мне: «Здесь сильней, чем когда-либо, веет ветер оптимизма…»