Татьяна Уфимцева - Прокляты и убиты

Шестаков.Лех, а наши-то че, заговорены?

Булдаков.Само собой. Заговорены, закопаны, зарыты. Все чисто, все гладко.

Шпатор.Информатор тоже нашелся! У тя, Булдаков, язык как помело. Придет время, все че надо скажут, а сейчас отбой, всем спать, памаш.

Булдаков.Есть всем спать. Раз родина требует.

В казармах становилось все холодней и разбродней, доходяг все прибавлялось и прибавлялось. Попцов уже не выходил из казармы, лежал серым мокрым комком на нижних нарах. На верхние не пускали – пообоссыт всех, кому охота на занятия мокрому идти? Никто его давно уже не трогал, только Коля Рындин накрывал иногда старым мешком. В совсем какое-то дохлое, промозглое утро приехал с ревизией начальник политотдела Мусенок. Приказано было всем выйти из помещения и построиться. Подняли даже больных. Попцова стянули за ноги с нар и вытолкали на улицу. Упрятанные в середину строя Попцов и его друзья по несчастью сбивали шаг, и чем дальше топала рота, тем хуже получалось дело. Попцов упал. Старшина Шпатор поднял доходягу, попытался было тащить его за ворот, но Попцов все падал, скрючивался на снегу, убирая под себя ноги.

Мусенок.Хватит придуриваться! Встать, негодяй! Симулянты! Я вам покажу! Я вам покажу! Я вам…

Распаленный гневом, он с разгона пнул Попцова, потом еще и еще раз, потом уже не мог остановиться.

Мусенок.Встать! Встать! Встать! Встать!

Попцов перестал мычать, вдруг тонко вскрикнул: «А-ай», – сделал короткий выдох и отвернулся ото всех, зарывшись в песок со снегом.

Шпатор.Готов…

Попцов недвижно лежал на перемешанной серой каше, меж обмоток светились голые, в кость иссохшие ноги. Зубы, наполовину сгнившие, обнажились. Из-под шлема серенькой пленкой начали выползать вши. Рота молча обступила мертвого товарища.

Мусиков.Это он убил! Он! Он, подлюга!

Молчаливая рота, вскинув винтовки и деревянные макеты, начала сдвигаться.

Шпатор.Ребята! Ребятушки! Нельзя, братцы! Погубите! Себя погубите!

Но рота продолжала свое страшное движение. Пробудившиеся в этих людях сила и неистовство, о которых даже сами они не подозревали, уже не были подвластны никому.

Рындин.Ссс-споди Сусе… Спаси и помилуй… Ребятушки… Братики! Смертоубийство… Смерто… Товарищ лейтена-а-ант! Ляксей Донатови-и-и-ич!

Щусь терпеть не мог Мусенка и ушел от греха подальше на плац, но что-то его обеспокоило, он еще до вопля Коли Рындина почуял неладное и помчался к роте.

Щусь.Отставить! Стой! Кому сказал, стой!

Ворвавшись в круг, Щусь повис на винтовках.

Щусь.Сто-ой! Стой! Ребята, вы что?!

И вдруг рванул шинель на груди.

Щусь.Колите! Колите, вашу мать! Н-н-ну-у!

Крик лейтенанта достиг людей. Один по одному бойцы затормозили тупое движение на цель, роняли винтовки, макеты.

Рындин.Сс-споди, Мати Пресвятая Богородица! Милосердная…

Щусь.Мусиков, Рындин, Васконян – ко мне! Отнесите своего товарища в санчасть. Старшина! Веди роту в расположение.

Крепкий нервами Щусь не страдал бессонницей, но в эту ночь не мог уснуть почти до рассвета. Навалилось! Жизнь Щусь принимал такой, какова она есть, тащил свой воз по земле, не заглядывая в прошлое. Звали его не Алексеем, а Платоном и не Донатовичем, а Сергеевичем и фамилия у него была Платонов. Родители сгинули в ссылке под Березовым, и остался он с теткой-монашкой, женщиной необыкновенной красоты. Их все гнали и гнали, все дальше и дальше на Север. Последнее переселение он помнит отчетливо. Плыли они на пароходе вниз по большой реке. К тетушке внимателен был конвойный начальник, но она не давалась, обещала «потом, потом». Наконец сказала «хорошо», но взяла с начальника слово, что не оставит он мальчишку на поселении, заберет с собой и отвезет в Тобольск, в семью Щусевых. Переселенцев выгрузили на пустынном берегу. «Вот здесь мы все, Богом забытые, и погибнем» – прошептала тетушка, крестясь. И чем дальше жил на свете Щусь, тем больше тосковал по тетушке – прекрасней, добрей и лучше ее не было никого на свете. Начальник слово сдержал, отвез подростка в Тобольск к местному художнику Донату Щусеву с женой. Платон был усыновлен и переименован в Алексея. Видя кровавый разгул в стране, Донат начал править Алексея на военную стезю. Отправили документы в Забайкальское военное училище, приложили аттестат на «отлично», удостоверение «Ворошиловский стрелок», «Почетный донор» и характеристики одна лучше другой. Курсантами их пригнали на озеро Хасан, Щусь и там показал себя героем, был ранен, получил орден Красной Звезды. И вот он здесь. Военспец. Экая должность! Экая дурь! И мальчишек жалко… И этого доходягу Попцова… Может и хорошо, что отмучился? Все равно бы скоро умер. Лежит вот сейчас в полковом морге и ничего-то ему уже не больно, и жрать уже не хочется…