Татьяна Уфимцева - Прокляты и убиты

Скорик.Прекратить разговоры! Подсудимый, сесть на место!

Конвоир толкнул Зеленцова на скамейку.

Зеленцов.Лан, лан, не пыли. Без тебя закон знаю.

Булдаков передал ему из зала зажженную цигарку. Конвоир отнял ее и затоптал, но, пока суть да дело, Зеленцов уже накурился.

Мусенок.Подсудимый Зеленцов, расскажите, как вы ударили капитана Дубельта.

Зеленцов.Я? Ударил? Докажи чем?

Мусенок.Головой, кажется.

Зеленцов.Кажется, дак крестись. Стану я свою умную голову об такую поганую рожу портить.

Зал заржал.

Мусенок.Я прикажу вывести публику из зала!

Зеленцов.И кого ж ты, дядя, судить будешь? Себя че ли? Суд-то показательный! Вот и показывай, если есть че.

Булдаков.Правильно, Зеленцов!

Васконян.Пгавильно!

Мусиков.Люди умирают!

Шестаков.Довели!

Мусенок.Эт-то что еще такое? Эт-то что за базар? Товарищи командиры! Я прошу вас встать в проходы и крикунов выдергивать! Место им рядом с подсудимым на позорной скамье!

Зал притих.

Мусенок.Так-так-так… Бушуем, значит? Отчего враг топчет нашу священную землю? Почему он попирает наше достоинство, пьет кровь из наших жен, матерей, дочерей, гонит на виселицы братьев наших и отцов? Да потому, что не прониклись мы высокой сознательностью! Спросите себя: думаю ли я денно и нощно о защите родины и своего народа? Все ли я отдал? Все ли положил на алтарь отечества? Серьезней, товарищи, надо жить, надо готовить себя к защите не только от внешних врагов, но и внутренних!

Гробовое молчание.

Мусенок.То-то. Именем Советской Социалистической Федеративной Республики…

Никита Жердяков, он же Зеленцов, он же Черемных, он же Шорохов происходил из села Студенец, что на Белом море. Жила в том селе голь перекатная, бедняк на бедняке, но план-то по раскулачиванию выполнять надо. Мужики поморы придумали выход: пришли всем селом к Маркелу Жердякову, пали на колени – запишись в кулаки, у тебя всего двое робят, да и на ногах уже оне. Дрогнуло сердце Маркела – ладно, кулачьте! Утром ссадили выселенцев Жердяковых на подводу да и повезли. В дальнем углу памяти отпечаталось: бежит он, Никитка Жердяков, за подводой, падая в торфяную жижу, а отец все сильней настегивает коня. «Тя-а-тя! Тя-а-а-тенька-а-а! Я-то… я-то… забыли меня-то-о-о-о…», мать отворачивалась, закрывая голову сестренке, а дед с бабкой шептали: «Храни тебя Бог, Никитушка, храни тебя Бог!» Так и уехали родные его навсегда. Он же все бежал, падал, бежал, падал… Было ему тогда четырнадцать, теперь уж под тридцать, но нет-нет, да и увидит во сне, как бежит он за подводой и никак не может догнать, дотянуться до родных своих людей. Два года он строил социализм, потом надоело, оказался среди бывших зэков-блатняков и пошло-поехало: тюрьма, лагерь, побег, грабеж, снова тюрьма, лагерь… Сделался Никитка Жердяков лагерным волком, жившим по одному закону: умри ты сегодня, а я завтра.

Мусенок.Приговорить Зеленцова К. Д. к высшей мере наказания…

– А-а-ах! – пронеслось по залу.

Мусенок.Но, проникнутые идеями гуманизма, наша партия, наше правительство дают преступнику искупить свою вину кровью и заменяют расстрел штрафной ротой, сроком на десять лет.

Булдаков.Ура! Порядок, Зеленцов!

Шестаков.Живы будем – не помрем!

Мусиков.В гробу их видели!

Зеленцов встал и поднял руку. Все затихли.

Зеленцов.Так вы что, десять лет воевать собираетесь?

Мусенок.Почему?

Зеленцов.Или может, сам воевать пойдешь?

Мусенок.Я здесь родине нужен.

Зеленцов.Р-родине? Ну-у-ужен? Как хер кобыле между ног! Ребятишек судишь?! Погоди-и, гнида, погоди-и-ы, еще тебя судить будут!

Мусенок.Уж не ты ли?

Зеленцов.И я! И я! Меня не убьют, не-ет! Я выживу! Выживу! И найду тебя! Найду!

Конвойные тащили Зеленцова из клуба, но он вырывался и хрипел.

Зеленцов.Ты почему здесь, гнида? Где фашист, где, где? Их судишь? Их? Их?

Булдаков.Правильно!

Мусиков.Ха-ады!

Мусенок.Ну, знаете! Я этого так не оставлю!

Выбравшись из клуба, бойцы не расходились, хлопали Зеленцова по плечу, совали ему в карман табачишко, бумагу, спички. Зеленцов держался гоголем. Приступ психопатии у него прошел, он шутил и желал скорой встречи на фронте, пока совсем не довели их здесь до смерти. Возвращались бойцы в казарму россыпью, не строем. Один из командиров было крикнул: «З-запевай!» – но из солдатского сборища раздалось: «Сам пой!»