Александр Володин - Фабричная девчонка

Женька. А у нас личное с общественным не расходится.

Бибичев. Давайте не препираться. Кто хочет выступить — просите слово и вот сюда. (Женька идет к столу.) Ну что, обдумала?

Женька. Юра! Расскажи всем, как ты любил? Где? Когда? Кого? Сколько? Поделись, Юра, впечатлениями.

Бибичев. Шульженко, давай без партизанщины.

Женька. Все ясно.

Бибичев. Так что, будем продолжать беседу? Тогда опять я скажу два слова. Партия нас учит — что? (Уставил палец в одну из девушек и сам за нее ответил.) Партия нас учит вскрывать имеющиеся недостатки. Вот мы говорим — культурные интересы, моральный облик. А правильно ли мы живем сами, товарищи? Товарищи! Иванов, заснул! Подними голову! Нет ли среди нас таких, кто унижает звание комсомольца? (Голос из зала: «Есть».) А мы молчим!

Женька. Ну, ты-то не молчишь.

Бибичев (не слушая). Вот эта безынициативность с вашей стороны — явление, лежащее в нас самих, но оно и является обратной стороной недостатков в работе нашей комсомольской организации.

Женька. Сейчас про меня скажет.

Бибичев. Умница, Шульженко, о тебе я и хочу сказать. Ни для кого не секрет, что нашу комсомолку Женю Шульженко с позором вывели из клуба…

Женька. Оживление в зале.

Бибичев. Также ни для кого не секрет, что этот факт попал на страницы… получил, так сказать…

Женька. Международное звучание.

Бибичев. И вот в связи с этим вопросом о любви и дружбе, который мы сегодня затронули здесь, хочется прочитать одну цитату из одного письма в адрес… (Указал на Женю.)

Вынул из стопки одно письмо, прочитал:

— «И так уж над тобой смеются везде — и в Ленинграде, и у нас в Полоцке. А если ты гуляешь с каким-нибудь парнем, то он тоже погуляет с тобой, посмотрит на тебя, поматросит и бросит, и тоже посмеется».

Женька. Пока еще никто не бросал. Могу, наоборот, уступить.

Бибичев. Шульженко, прекрати балаган!

Женька. Другой бы на твоем месте спасибо сказал. Если б не я, о ком бы ты на всех собраниях разглагольствовал?

Бибичев. И вот, товарищи, пока у нас будут существовать такие явления, как Шульженко, до тех пор мы и будем, товарищи, не разглагольствовать, как ты выразилась, а говорить! (И — с пафосом, исступленно.) Только говорить честно! Принципиально! По-комсомольски! Ясно? (Деловито — Леле.) У нас все в повестке?

Леля. Все.

Бибичев. Какие будут предложения?

Уборщица. Лекция хорошая, побольше бы таких. (Взяла со стола графин, ушла.)

Бибичев (вслед, возмущенно). Клара Павловна! Клара Павловна!

Музыканты снова приступили к репетиции, марш тех времен. Бибичев наклонился к Леле с каким-то вопросом, но та, не ответив, ушла.

— Тогда все.

Уборщица. Расходитесь, молодежь, спать пора.

Стали расходиться. Бибичев со значением, для Феди, положил на стол газету со статьей о Шульженко, тоже ушел.

Женька (Феде). Нет твоей симпатии. Не вернулась…

Федя. Ты-то что волнуешься?

Женька. Беспокоюсь за строительство новой семьи.

Федя. Не твоя забота.

Женька. Гордый какой, сил нет! Ладно, морячок, посидели. Тебе к маме пора. Иди, не упади.

Уборщица (возвращается). Сколько говорить?! Красный уголок для мероприятий, а не для разврата.

Федя. Пока, приятных снов. (Уходит.)

Уборщица. За курсанта принялась. Ох, Шульженко, доиграешься, смотри… Всё. Гашу. (Выключила свет.)

Радиорепортаж. Горняки обсуждают план шестой пятилетки. В Узбекистане началась уборка хлопка. Кукуруза трехметровой высоты. Вертолет над садами. Комсомольская путевка. Бескамерные шины для автомобилей. Новый сезон в Московском театре эстрады.

Надюша. Сюда…

Ввела за руку Федю. Темно, Женька не видна. Обняла его, целует.

— Бедненький мой, ждал? Ну, прости… Тоска напала, бродила по улицам, промокла вся. Потрогай, волосы мокрые. А знаешь, где я была? В нашем садике была, около тети Вероники. Села на скамейку, сижу, а дождик трап-трап по кустам, осенью пахнет, мокрой листвой… Песню нашу вспомнила. Помнишь нашу песню? (Пропела.) Куда бежишь, тропинка милая… (Федя молчал.) Что-то старое стала вспоминать. Маму, тетю Веронику.

Федя. Болеет второй месяц. Правая сторона отнялась.