Александр Володин: Фабричная девчонка

Надюша смутилась, не знала, как это понять. Может быть, у них так положено?..

Кинооператор посмотрел на нее в объектив фотоаппарата. С одной стороны. С другой стороны. Снова подошел, развязал ленту, распустил ей волосы. Она оттолкнула его. Но тут же почувствовала себя виноватой.

Надюша. Простите. Ой, как глупо… Я знаю, я дура, всего боишься.

Кинооператор щелкнул затвором. Еще раз — с другой точки. Снимал и снимал ее. Чуть сверху, немного снизу, крупней. Она была сейчас красива.

Кинооператор. Спасибо.

Надюша. Я понимаю, я для вас обыкновенная, каких тысячи. А вы… Все у вас тут необыкновенное… это ваш мир. А у нас все серо, обычно. Вон про Женьку статью написали в «Комсомольскую правду» — «Нам стыдно за подругу». Отклики пришли, все возмущаются. А если честно, то я ей даже завидую, у нее хоть что-то произошло… Я не то говорю. Все не то… Мне трудно жилось, всю жизнь разочарования… Когда мама умерла, мне шесть лет было. От меня это скрывали, а я все понимала. Только того боялась, что мне скажут — и надо будет переживать. А я ничего не переживала, глупа была! Потом отец женился второй раз, уехал, а меня соседка взяла, тетя Вероника. Никогда не забуду: сидела у нее за столом и только об одном думала, как бы лишнего не съесть. У нее настроение испортится, на ком сорвать? На мне. Надежда, возьми чемодан, поезжай к папе и скажи: «Папа, я буду жить у тебя». Как будто у меня был чемодан! Накинешь пальтишко — и на улицу. Ходишь, ходишь, пока у нее злость не пройдет. Потом в школе с мальчиком подружилась, меня его мама полюбила, Анна Петровна. Она меня и на фабрику устроила. Вот с тех пор работаю, простая прядильщица. Но все ищу чего-то. Сама не знаю чего… Можно я еще раз приду?

Кинооператор. Приходите…

Усмехнулась, понимая, что — незачем.

Радиорепортаж. Минувшей зимой вместе с молодыми патриотами Ленинграда, поехавшими на освоение целинных земель, был слесарь одного из заводов города Алексей Крючков. Свое горячее желание принести пользу Родине он выразил в стихотворении «Я еду».

Ирина. Вот, еще прислали отклики. Бибичев передал, все чтоб прочли.

Леля. Надюшу не видела?

Ирина. Нет. А что?

Леля. Федор приехал.

Ирина. Заходил?

Леля. Заходил.

Ирина. А Надюшка где?

Леля. Неизвестно.

Женька посмеялась. Леля выключила репродуктор.

Леля. Вот послушай отклики, что тут о тебе пишут. «Привет из Полоцка. Знай, Женя, что ты сама портишь себе жизнь… После вспомнишь, но будет поздно. И так уж над тобой смеются везде — и в Ленинграде, и у нас в Полоцке. А если гуляешь с каким-нибудь парнем, то он тоже погуляет с тобой, посмотрит на тебя, посмотрит и бросит, и тоже посмеется…»

Женька. Какой ужас!

Леля(разворачивает еще одно письмо). «Привет с Кавказа. Здравствуйте, незнакомая девушка Леля. Пишет вам незнакомый Гиви. Прошу извинения за беспокойство. Примите привет и море пожеланий в вашей молодой и цветущей жизни… Я прочитал в газете вашу статью. Дело в том, что я одинок, не имею настоящего друга. Напишите мне свою автобиографию и вышлите фото…» Ну, это не то.

Женька. Подружки, не теряйтесь! Ловите женихов!

Ирина. А что здесь смешного? Ну хочет человек переписываться. Мало ли что.

Леля(нервно просматривает почту, ищет нужное). Вот! «Вашу статью обсудили всем кубриком…»

Женька. О! Морячки пишут.

Леля. «…и пришли к выводу, что вы жестоко наказали ее…»

Женька(выхватила у Лели письмо). Это я сама прочту. «Вы в своей статье пишете, что она неисправима. Но В. И. Ленин — Ленин! — говорил, что девяносто девять процентов поддаются агитации или внушению. Не могла же она оказаться сотой! Почему же вы сами не повлияли, а стали просить помощи у газеты?» Критика в ваш адрес. (Бросила письмо, легла на кровать.) А вообще-то, девочки, об вас о каждой можно такую статью написать… С идеальной точки зрения.