Юрий Леонов - Нескладуха

– Эй, кореш, поедем в Комсомольск, четвертым будешь!

– В Комсомольск? – растерянно переспросил Кеша.

– Ну да, гульнем – и обратно с ветерком. Давай, садись! – и дверцу предупредительно ему открыли.

Лица парней так подкупающе и белозубо сверкали, а сама поездка выглядела столь неожиданным подарком судьбы, что Кеша уже посунулся к машине и замер в нерешительности:

– Д-да нет, ребята,.. не одет я… и авоська вот…

Хлопнула дверца – как не было того такси. А Кочелабов весь вечер не мог придти в себя от встряски. И в третий, и в пятый раз возбужденно рассказывал в общежитии о том, как чуть не захомутали его в Комсомольск. А на кой ляд ему этот город, скажите, пожалуйста! Это ж надо так подкатить тихой сапой – втроем им, видите ли, дорого ехать, а он при чем?.. Ну прохвосты! Ну прохиндеи!..

Нет, не поддастся и впредь ни на какие провокации Кочелабов. Так уверял он себя, стоя на шатком помосте опалубки, откуда видно было, как вдоль изжеванной колеями дороги уже тянулись к стройке неторопливые фигурки сменщиков, и старался не думать о той, которая чуть ниже его росточком и скромная в самый раз.

Но привязчивы были слова Власа. Может, в самом деле поджидает Кешу сама судьба, а он нос в сторону воротит. И поверить хотелось в то чудо, и что-то стыдное мнилось в самом поводе такого знакомства, хотя, казалось бы, чего необычного: зайти с товарищем к девчатам скоротать время, ну просто так, по настроению.

В конце смены, как обычно, пошли поклониться черно-бурому, сваренному из железных листов бригадному ящику. Каждый бросил в чрево его крючок и рукавицы, и едва Лясота с лязгом защелкнул челюсти замка, как тотчас все заторопились кто куда.

Вроде б само собой получилось, что пошагал Кочелабов в общежитие не один, а вместе с Власом – по пути. И вроде б совсем ненароком, переодевшись, встретились они в столовой – не первый раз. И так же, не сговариваясь, завернули за угол в гастроном, где Кеща, лишь минуту помедлив, стряхнул с себя остатки сомнений.

– А-а, однова живем!

Глядя, как отсчитывает Кеша заветные рубли и трешки, Влас посочувствовал:

– Пальтишко то нужно тебе.

– А то нет! – убежденно подтвердил Кочелабов.

– Морозы скоро прижмут.

– Ну!..

– А в курточке не больно-то…

Кочелабов с расстройства лишь крякнул и покосился на Власа: всерьез он что ли завел такие речи – так ведь и отговорить человека недолго. Но Влас и сам почувствовал, что переборщил – подмигнул и зажмурился, блаженненько так, словно уже хватил стопаря и корочкой ржаной занюхал.

«Ну и артист!» – хотел восхититься Кочелабов, а буркнул:

– Ничего, куплю потом подешевле.

– Наше дело телячье! – тотчас подхватил Влас. Но девчоночка – сам увидишь. Таких нынче – на сотню одна.

Тамара с подругой снимали комнату в Нахаловке – на изрытой оврагами окраине поселка, где с первых дней его существования обживал пологие склоны частный сектор. Улиц здесь не было. Дома стояли вразброс, перемежаясь огородами и куртинами невыкорчеванной тайги. Этакая расхристанная вольница на стыке елей и реки пришлась по душе многим переселенцам, хоть и ругали Нахаловку за анархию и бездорожье, за то, что трудно найти здесь человека по алресу.

У Власа нужного адреса не было, но он хорошо помнил дом, куда наведывался однажды: три окна на Амур и аккуратненький такой штакетник кирпичного цвета… Все окна, мимо которых проходили они, глядели на речное раздолье. У доброй половины палисадников штакетник сиял свежим суриком – самой ходовой краской из фондов стройки.

Они брели по юркой, ускользающей в никуда тропе, взбирались по скользкой глине с косогора на косогор, и проницательные дворняги взахлеб осуждали их легкомыслие.

– Зато полкило конфет тащим. Шоколадных, – мстительно напомнил Кочелабов.

– Считай, воротник от пальто, – охотно поддакнул Влас. Но ты не переживай, сейчас мы их по звуку найдем. У Томки магнитофон новый, она его всю дорогу гоняет. Вон, слышишь?

Из-за приземистых, искореженных ветрами манчжурских дубков, куда круто вела тропинка, доносилась какофония джаза.

– Может еще по запаху искать будем? – съязвил Кеша.

– Как хочешь, хозяин-барин. Влас огорченно вздохнул: морока одна с такими несговорчивыми. Тоскливо глянул на оттягивающую руку авоську, в которой зеленовато посвечивала поллитровка, малиново рдела бутыль гамзы и горбилась продравшаяся сквозь газету селедка.

Без малой надежды на успех окликнул он худощавую, сгорбившуюся над грядами картошки старуху и оказалось, что более осведомленного человека о здешних поселенцах они едва ли нашли бы во всей Нахаловке.