Анна Величко - Дневник бороздящей ад

Покинув квартиру, я оказалась не в лучшей обстановке. Стремление исправить это не давало мне покоя.

Выбора у меня не было… Куда теперь идти?

Глупая ситуация… Очень глупая на самом деле. И самое смешное то, что никакого плана дальнейших действий у меня просто нет.

Я — птица, вырвавшаяся из клетки. Кого мне бояться средь тех, кто не хочет меня тронуть? Стоит опасаться того, что я сама хочу, могу натворить…

Хах!

Больных на улицах было много. Они переполняли собою следующий участок моего пути, уставленный какими-то заборчиками-ограждениями.

Обессиленная и уставшая, я обходила эти странного вида препятствия и видела, как «люди» натыкаются на них и падают, даже не замечая этого.

Больные вставали, будто и не лежали на асфальте мгновениями ранее. Они были неопрятными, почти мертвыми, но при всем этом мне было просто… жаль их, и это я скрывать не могла.

Слезы невольно выступали на щеках, мне приходилось сдерживаться, чтобы не издать ни звука.

Все вокруг было залито кровью, что чернела на сером асфальте, разбавляя собою его тухлые, мрачные краски. Рыже-белые пятна чего-то находились там же, у всех под ногами, у меня под ногами, в конце концов. Я шла по этой мешанине, задыхаясь мириадами запахов. А еще, по всему этому «ковру» нестройными рядами брели «люди».

Продуктовый магазинчик, чья вывеска лежала на земле, был здесь единственной соломинкой, за которую хотелось ухватиться. О пополнении скудных запасов того, что я не могла открыть, не было и речи. Это было очевидно.

Сухие макароны… Мне больше ничего не нужно… Разве что мне пригодился бы какой-нибудь хороший нож, чтобы открыть консервные банки, мне требуется зубная паста и щетка для нее, не одна, наверное, мне нужны жареные баклажаны, грибы, овощные салаты…

Я просто хочу есть, и я бы разделила соседскую собаку с ее обладательницей, если бы могла…

Но какая же это гадость…

Тошнота нахлынула на меня в тот момент, когда мысли покинули мою дурную голову, и я стояла у стеклянной двери, что медленно покачивалась на верхней петле. Она дернулась от порыва ветра, а я согнулась, выплескивая из себя клейкую, стоявшую комом в горле, массу, в которой виднелись кровяные прожилки.

Все внутри меня было сухим и гнилым, оно было гадким и мерзким… Больным.

Хотя, этот процесс во мне нельзя назвать гниением. Это что-то другое… Что-то странное.

Толкнуть дверь от себя я все же смогла, но, оказавшись в магазине, тут же ухватилась за дверной проем, ощущая, что костяшки моих пальцев побелели и напряглись. Вся я напряглась, а внутри даже сердце застыло, натянувшись струной.

И здесь все было таким… тихим, спокойным… грязным… живым и мертвым.

Бурые пятна на светло-синей ткани блузки были циничной насмешкой над обладательницей некогда этой красивой, весенней одежды. Но «девушка» не могла понять всей иронии собственной жизни. Она только уныло бродила меж полок, как бродили меж ними и другие «люди», что так напоминали собою сонных мух…

Улица продолжилась. Улица была везде. Больные, такие же «люди» как и я, были везде. Они наполняли собою все помещения, все углы, и нельзя было избежать их молчаливого общества.

Я никогда не знала, что жила в столь густонаселенной местности.

Влившись в эти нестройные ряды больных, я ощутила, как внутри моего сознания что-то меняется. Эта картина заседала в моем больном, гнившем мозгу бытием, рутиной.

И я теперь должна приходить сюда… каждый день… и видеть их. Смотреть на них, разговаривать с ними…

Нет-нет-нет. Я сюда прихожу впервые и ровно на пять минут. Мне только найти макароны… Я никогда сюда не приду, ведь здесь… здесь…

– Апокалипсис… – голос мой был тихим, хриплым шепотом, но даже так привлек внимание больных, когда я, не сдержавшись, закончила свою мысль вслух.

Один из «них», высокий, костлявый, бритый паренек даже резво дернулся в мою сторону, полыхнув своими белесыми, живыми глазами, но какая-то коробка позади него слетела с полки, и он резко обернулся на звук, двигаясь так, словно его кости были независимы друг от друга.

Больной замер, даже прекратив дышать, а остальные: «девушка», «подросток», «мужчина» искаженной походкой направились в сторону упавшей коробки, молча при этом.

Двигались они словно птицы. Шаги их были мелкими и редкими.

«Девушка» в красивой одежде светло-синего цвета, испачканной кровью, опиралась о полупустую полку, когда шла, а дыхание ее, особенно резкое и какое-то звериное, врезалось мне в память, когда я на подкашивающихся ногах обошла их по широкой дуге и опустилась на пол, замерев сидя спиной к кассе. Холодный пот струился по моей коже ручейками.