Лина Кирилловых - Идущие. Книга II

– Ты надорвёшься, – догнавший медленно шагающую девочку Вилле бесцеремонно высвободил ручку ящика из вцепившихся в него маленьких пальцев. – Надорвёшь руку и не сможешь держать свой нож. Как ты тогда будешь им кого-то резать?

Пальцы выпустили ящик сразу же – с каким-то бессознательным облегчением, но тут же, словно опомнившись, крепко сжались поверх пальцев Вилле. Ладонь девочки была мокрой и жёсткой, с ощутимыми бугорками мозолей.

– Ты?! Отдай сейчас же!

Повернув голову, она ошеломлённо смотрела на него. Капюшон свалился с головы.

– Нет уж. Сама отпустила, – с улыбкой ответил Вилле.

– Я просто не поняла… задумалась… Отдай!

Она полезла за пазуху – за ножом, должно быть. Вилле поспешил вмешаться.

– Я увидел, как тебе тяжело. Я вовсе не хочу отобрать его и удрать, поверь мне! Я только хочу помочь, донести…

– Справлюсь и без тебя!

– Может быть. Но давай мы проверим это в другой раз.

Нож она всё же достала – под отворотом плаща блеснула сталь. Наверное, девочке ещё не понравилось, что он коснулся её руки, ведь в переулке она сказала ему, что не любит, когда до неё дотрагиваются… Но ящик был и правда тяжёл, и девочка очень устала тащить его по жаре, а Вилле выглядел безобидно, – улыбка до ушей и вихрастые волосы – поэтому она вздохнула совсем по-взрослому и убрала нож обратно.

– Я ведь предупредила тебя, чтобы ты шёл своей дорогой, – строго сказала она.

– Знаю. Но я не виноват, что моя дорога снова совпала с твоей.

– Не надо придумывать: к карнавалу короче всего через центральный проспект. Для чего ты свернул на набережную?

– Подышать свежим воздухом.

– Лгун. Ты заметил меня.

– И заметил тебя, – согласился Вилле. – Заметил и вспомнил, что не узнал твоего имени. А я, знаешь ли, собираю имена.

– Что за чушь, – проворчала девочка. Они по-прежнему стояли друг напротив друга. Вилле держал ящик. Ему тоже было тяжело, но он не хотел ставить его на плиты, чтобы девочка не подумала, что он – слабак.

– И вовсе не чушь. Кто-то коллекционирует бабочек… или монеты… а я вот – человеческие имена. Одну тётку, бывшую у нас дома поварихой, звали Гуанолия. Представляешь?

– Повариха, – девочка фыркнула. – Значит, ты небедный, Вилле. Богатей-бездельник.

– Почему бездельник? – Вилле немного обиделся.

– Нормальные богатеи сидят в своих дворцах и пьют аперитивы. Им недосуг шататься по предместьям и влезать в свары с фабричными недоумками.

– Мне нельзя аперитивы, я же только подросток… Слушай, что там такое? – Вилле чуть приподнял руку с ношей, пытаясь определить вес.

– Стеклянные реторы, – буркнула девочка. – По мне незаметно, что я могу носить что-то ещё? Да не тряси ты ящик!

Но Вилле опять улыбнулся – не было в ящике никакого стекла, это он уже понял.

– Гвардейцам на мосту ты тоже так сказала? И они не захотели проверить?

– Я ничего им не говорила, потому что не шла по мосту.

– А как тогда ты тут оказалась?

– Переплыла канал на лодке.

– Теперь возвращаешься к ней? С этим ящиком?

– Ну, допустим…

– Значит, тебе его кто-то дал на этой стороне. Зачем? И почему лодка?

– Много будешь знать – умрёшь в канаве с выпущенными кишками.

– Ты грубая. Тебе так нельзя.

– Это отчего ещё? – в голосе девочки явственно зазвучала угроза.

– Потому что ты очень красивая.

– Иди-ка к чёрту.

– Туда ты меня уже посылала. Лучше скажи мне, как тебя зовут.

– Тьфу! – сплюнула девочка. – Какой прилипала… Сенджи. Моё имя – Сенджи. И хватит стоять, как столбик. Раз взялся нести, то шагай…

– Прекрасное имя. Я такого ещё не слышал, – сказал Вилле в спину девочке. И, довольный, пошёл за ней следом.

Она скоро выровняла шаг, чтобы идти бок о бок, и периодически поглядывала на него с затаенным подозрением – а не удерёт ли, прихватив ящик, хоть и заверил, что не имеет такого желания. Влажный отблеск ярких радужек завораживал и притягивал. Загорелая кожа шелушилась на лбу. Сбоку носа у Сенджи был длинный белый рубец-царапинка – может быть, задел, играясь, её домашний кот. Золотые короткие пряди растрепались и прилипли к вискам.

– Ты бы сняла свой плащ, – сочувственно произнёс Вилле. – Тебе ведь в нём жарко.

– Он не мой, – коротко ответила Сенджи, проигнорировав заботу.

– Как знаешь. Сенджи, а сколько тебе лет?

– Четырнадцать. А в чём проблема?

– Ты, значит, старше на год, – огорчился Вилле. – А я-то думал, наоборот.

– Малявка, – Сенджи впервые улыбнулась. И пусть эта улыбка гораздо больше походила на самодовольную усмешку, Вилле был рад, что вызвал у спутницы какое-то другое чувство, а не злобу и агрессию.