Тимофей Контум - Полный мрак

«Брызнет моя кровь, и будет она цвета вашей рвоты».

Молодой писатель откинулся в кресле и восторженно смотрел на написанную им строчку. Улыбка не сходила с его лица.

– Шедевр!

Он ещё раз прочитал строчку, и по его телу пробежали мурашки.

– Я создал шедевр!

Он вскочил с кресла и побежал в комнату, там сидела его невеста.

– Подойди! – восторженно замахал он руками.

Невеста тяжело вздохнула и пошла за писателем.

– Что там?

– Читай! Ну, читай же!

Женщина посмотрела на экран компьютера и увидела одну строчку.

– Звучит странно. Это начало?

– Это и начало, и конец! Это всё! Всё в этой строчке! Это самая красивая строчка на всей планете за всю историю литературы! Ты послушай, сколько красоты в этом, сколько смысла!

– Но вне контекста это звучит никак. Напиши что-нибудь дальше.

– «Никак»?! – Писатель прижал руки к груди. – Милая моя, но это искусство, а ты в нём полная дура!

Невеста, привыкшая к такому положению вещей, тихо вздохнула и, не посмотрев на жениха, ушла обратно. Окрылённый своей строчкой, писатель сел обратно за стол, открыл все аккаунты в социальных сетях и стал постить своё произведение. Он уже предчувствовал волну лайков, репостов и комментариев.

Он постоянно обновлял страницы, но ничего не происходило. Он увидел в ленте мем с жабой, который набрал пять тысяч лайков, и фыркнул.

– Вот тупые свиньи. Им лишь бы примитивное – жаб пучеглазых да шуток приземлённых. Конечно, они не оценили моё творение. Так красоту мог передать только я… и Пушкин!

Писатель улыбнулся и зажмурился. В этот момент портрет, висевший на стене, позади рабочего места писателя, упал на пол, и стекло звонко разбилось об пол. Писатель дёрнулся на стуле и развернулся.

– Ну опять? Почему он постоянно падает?!

Писатель взял с пола портрет в сломанной раме и вышел с ним к невесте.

– Милая, портрет опять упал, почини, пожалуйста.

– Чуть попозже, я сейчас занята.

Писатель увидел открытый текстовый файл на компьютере невесты.

– Милая, не страдай фигнёй, у тебя всё равно ничего не получится. Сколько раз говорил, что у женщин хромает абстрактное мышление. Искусство – мужское место.

– Но ведь столько писательниц было…

– И они все плохо писали.

Писатель протянул девушке сломанный портрет. Невеста вздохнула и, взяв его, ушла на кухню за клеем. Взгляд писателя снова упал на компьютер. Внутри его тело вдруг всё затрещало, через руки как будто пропустили ток. Он схватил компьютер и разом всё стёр. Через минуту с кухни вернулась невеста.

– Я подклеила, но надо подождать, пока высохнет.

– Спасибо тебе!

Девушка взяла компьютер.

– Ох, ты опять всё удалил?

– Да, я прочёл, и мне не понравилось.

– Правда?

– Я тебе никогда не вру.

– Прости.

Писатель похлопал девушку по плечу и вернулся в комнату. В его планах теперь было почитать Буковски.

– Милый, а он сегодня должен был прийти? – крикнула ему невеста.

– Да, но только он что-то совсем стал плох. Мне кажется, что он свихнулся. Он что-то говорил про то, чтобы уйти в лес жить, – крикнул ей писатель в ответ. – Зимой в лес! Ты понимаешь?

К вечеру на записи писателя набралось всего два лайка. Писатель был ужасно огорчён.

– Ну-ну! Посмотрим! Вот когда я сяду перед Иваном Ургантом и вся страна будет смотреть на меня, вот тогда они скажут: «А я самый первый увидел эту строчку!»

Он потратил всю ночь на поиск издательств, во всех стояла пометка, что произведения будут рассматриваться до шести месяцев. Писатель решил, что искусство ждать не может, так что, выспавшись, на следующий день он отправился по всем адресам издательств, предварительно распечатав свою великую строчку в ближайшем торговом центре.

– Не хотите напечатать на одном листе всё? – спросила работница торгового центра, видя, что у клиента всего одна строчка.

– Нет. Не надо мне так! Делайте, как сказал.

– Хорошо.

Девушка отпечатала десять листков и, отдавая, пробежалась по строчке взглядом. Писатель, заметив это, быстро отнял листки, отдал деньги и убежал прочь.

Всю дорогу к издательствам он смотрел на пассажиров и думал: «Им лишь бы поесть, отдохнуть и посмотреть свои тупые шоу. А когда они через пару месяцев вдруг услышат мою великолепную строчку, то скажут: „Вот это да“. И на миг в их грязном сознании вспыхнет пламя разума, которое тут же погаснет под пердежом их деградации!» Писатель вдруг понял, что и эта строчка отличная, и, не пожалев один из экземпляров, достал ручку и быстро её записал.