Александр Фельдман - День Сме

Когда в середине апреля открылась Всемирная выставка, Жан повел маркизу и ее племянницу в Пти-Пале, где показал свои картины, и всё время выспрашивал у проходивших посетителей, как нравятся им его работы; один же невысокий старичок, облаченный в котелок и темный костюм с бабочкой, принял весьма недовольный вид, поглаживая свою седую эспаньолку и неприязненно поглядывая на молодого художника. «Это Ваши работы?» – спросил он, сближаясь с Жаном. Анриэль подтвердил. «А позвольте поинтересоваться, у кого Вы занимались живописью?» «Я брал уроки у непризнанного гения Сезанна», – ответил живописец. «Спасибо за комплимент, но что-то я не припоминаю Вас среди моих учеников, да и живописью эту мазню назвать, не знаю, согласятся ли со мной признанные мастера, очень трудно», – подытожил старичок и вышел из отдела, опираясь на золоченую трость. Оказалось, что в том же зале, рядом с картинами Анриэля соседствовали три полотна Сезанна, который сильно удивился как самому факту, что его работы представлены на этой выставке, так и странной сопредельности с бездарными работами импрессиониста новой волны. Эта ситуация немного расстроила Анриэля, но он предпочел не выказывать очевидного недовольства и держался весело и самоуверенно; когда маркиза с племянницей собрались домой, художник, провожая их, обратил внимание Александры на высохшего еще не старого дремлющего от усталости человека, которого везли на инвалидном кресле в сторону выхода: «Посмотрите, Сандрин, это – Тулуз-Лотрек». Смерновой стало жалко великого умирающего художника, и она попросила сопровождающего Тулуз-Лотрека передать ему, когда тот проснется, великолепную по красоте чайную розу, преподнесенную ей Жаном.

Встречи и свидания между Сандрин и Жаном происходили регулярно всю весну и лето, что не могло не вызвать подозрения у маркизы. Сначала она оправдывала холодность к себе со стороны молодого живописца присутствием племянницы, которая ненароком могла сообщить о близости Екатерины и Анриэля маркизу де Вре, но потом, она решила, что Жан нашел себе кого-то еще. Встречи на улицах Парижа и в Булонском лесу уже не могли быть полноценными из-за надвигающихся холодов, и молодые любовники были принуждены искать себе уютное гнездышко. Анриэль снял квартиру на улице Рима, что не так далеко от улицы Лафайет, где обитала маркиза и племянница, и вот однажды, под рождество Екатерина выследила Александру и Жана, притаилась под окном и застала их на самом месте сладострастного преступления; в исступлении, она вернулась домой и начала срывать со стен и разрывать в клочья картины молодого импрессиониста, выместив на них свою злобу, тяжело дыша, она без сил опустилась в кресло, машинально разбирая на столике пришедшую почту; увидев конверт с двуглавым орлом, адресованный ей, Екатерина де Вре вскрыла его, и, пробежав глазами текст и скомкав с досады письмо, безудержно залилась слезами.

На следующий же день маркиза де Вре и Александра Смернова вынужденно оставили Париж и вернулись на родину.

Карпов, хотя и был зажиточным крестьянином, жил довольно скромно; семья его была небольшая: сам Игнат Михайлович и его дочь, Лизка – высокая, широкоплечая с длинной, делающей ее похожей некоторым образом на лебедя, белой шеей, выдающимися скулами и продолговатым лицом, огромными руками и неуклюжей походкой, постриженная под мальчика и улыбающаяся громадными зубами, казавшаяся всё время какой-то скособоченной из-за несоразмерных друг другу частей тела. Староста же был невысокого роста, лысый, с постоянно бегающими поросячьими глазками и одышкой; когда больше полутора десятилетия тому назад в округе разразилась страшная эпидемия неведомой болезни – у человека внезапно поднималась температура затруднялось дыхание, его постоянно тошнило, а по истечении нескольких дней многие отдавали богу душу, – он постарался увезти свою семью и беременную жену из Поликарпово, но было уже поздно: кто-то из старших детей оказался под воздействием недуга и заразил других, которые затем один за другим скончались.

Пострадали из-за внезапно обрушившейся напасти и владельцы усадьбы: от загадочной болезни, что случилась сразу за смертью старой княгини, отправились в мир иной и Александр Феофилактович, со своей супругой, Елизаветой Михайловной, ставшие одними из первых жертв разыгравшейся трагедии.

Ближе к зиме, когда эпидемия почти сошла на нет, принеся столько несчастья и горя, сколько в здешних местах не испытывали, пожалуй, с отечественной войны, в семье Карповых родилась дочь, которую, не раздумывая, постановили назвать в честь усопшей хозяйки; недолог оказался век и у жены старосты: как-то зимой, стирая белье, она вместе с подругой, женой кузнеца, угодила в прорубь, но спасти ее не удалось – так у Игната Михайловича остался на белом свете единственный родной человек – Лизка.