Этим же днем Александр Феофилактович и Елизавета Михайловна тайно обвенчались в сельской церкви под Москвой и после этого остались неразлучны до самой смерти.
Дом еще охватывала сладкая дрёма, когда на крыльцо вышел почти двухметровый красавец и, потягиваясь и щурясь от солнечных лучей, сбежал вниз, прямо по влажной траве направляясь к дому старосты, Игната Михайловича Карпова, родившегося и всю жизнь прожившего в селе Поликарпово, даже поговаривали – вероятно, из-за его фамилии и отчества – будто бы он незаконнорожденный сын князя Поликарпова, но, правда это или домыслы, никто так и не выведал из-за того, что никого в живых в имении не осталось с тех давних пор.
Михаил Александрович и его жена, Татьяна Антоновна, были уже третьим поколением помещиков на долгом веку старосты. Когда старый князь скончался, княгиня направила все свои усилия, чтобы полковник Смернов ушел в отставку и вместе с женой, находившейся в положении, перебрался из Петербурга на берега Оки, в фамильную усадьбу князей Поликарповых; у нее не было ни сил, ни желания в одиночку управлять таким большим хозяйством, тем более, что маркиз де Вре вскоре после гибели императора вынужден был вернуться на родину – его предки были активными участниками Парижской коммуны, а один из них, так называемый Филипп Эгалите, был среди тех, кто голосовал в Конвенте за казнь Людовика, это не могло скрыться и вызывало неудовольствие у представителей Русского двора, кои пытались найти заговор против монархии даже там, где его не было. Уехал он в Париж не один, а с молодой женой ― Екатериной Поликарповой, свеженареченной маркизой де Вре, тем самым, заставив княгиню нарушить табу, соблюдавшееся при покойном муже, и пойти на контакт с опальным военным и его женой, которую князь уже более не считал своей дочерью и никак не упомянул в завещании, оставив всё жене и младшей княжне. Тем неожиданнее для Александра Феофилактовича было предложение стать помещиком и поселиться вдали от городского шума и суеты; тем более, что это была тайная мечта полковника, поэтому, пока Елизавета Михайловна была еще на четвертом месяце, он отправил ее из Петербурга в Поликарпово, а сам обещал приехать вслед за ней, как только разрешатся все дела, связанные с отставкой и назначением ему пенсии за выслугу лет. И вот этот день наступил: Александр Феофилактович впервые в жизни переступил порог усадьбы, которой суждено было стать его последним прибежищем.
Князья Поликарповы владели обширным участком земли, включавшим в себя сосновый бор, два лиственных леса, заливные луга для выгула скота, поля, засеваемые пшеницей и рожью, пасеку, село Поликарпово и несколько мелких деревень, не превышавших десятка дворов; в самом сердце поместья из родника вытекала крошечная речушка Поликарповка, питавшая Оку, где сельская ребятня летом, стоя по щиколотку в ледяной воде, руками ловила карликовую плотву и густеру; с севера поликарповские земли ограничивались руслом Оки, на которой им разрешалось ставить рыболовные сети. Вдохнув кристально чистый, а не пропитанный столичным смрадом или военной гарью воздух, Смернов набил трубку и устроился в кресле-качалке под развесистым дубом около крыльца, приговаривая: «Mon plaisir». Через неделю он уже был в курсе всех проблем имения и сосредоточил в своих руках власть над ним, за год сделав убыточное хозяйство одним из преуспевающих в губернии. Первенца, родившегося в мае, назвали, чтобы сделать окончательный примирительный шаг с княгиней, в честь князя ― Михаилом; через год в семье Смерновых появилась девочка, ее назвали в честь отца ― Александрой. Довольная таким поворотом событий княгиня доживала свои последние полтора десятилетия в семье старшей дочери, сильно сдружившись с зятем, на этот раз показавшегося ей просто чудесным человеком и настоящим дворянином, и внуками, в которых она души не чаяла, часто играла с ними и критиковала гувернантку Жильберту за чересчур строгое обращение с ними. Жильберта была выписана из Парижа по протекции маркизы де Вре, которая лично выбирала гувернантку для своих племянников, и, наконец, остановила свой выбор на Жильберте, которая, несмотря на свою молодость и угловатость, отличалась изысканными манерами, ее язык был абсолютно чист от провинциальных наречий, а сама она происходила из знатного, хотя и полностью разорившегося, дворянского рода.
Александр Феофилактович, помимо ведения хозяйства, был увлечен разведением лошадей; он специально выписал из Англии пару чистокровных арабских скакунов серо-пегой масти, которые позже произвели на свет потомство, перестроил старую конюшню и самолично день ото дня чистил и выгуливал этих красавцев, тем самым, доставляя себе подлинное удовольствие. Дети росли, а Смернов наяву осуществлял свою грезу: сначала читал им на ночь «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», потом учил плавать, ездить верхом, любить и уважать свою отчизну за то, что она дала им возможность жить без малейшего страха за свое будущее; время шло, младшие Смерновы взрослели, и было решено отправить Михаила в петербургский кадетский корпус, где когда-то учился его отец, а спустя еще год, когда княгиня была уже при смерти, родители, по ее просьбе ― Поликарпова не хотела расстраивать внуков своей приближающейся кончиной ― отослали Александру в сопровождении располневшей и почти полностью утратившей свой шарм за полтора десятка лет, проведенных в далекой России, Жильберты в ее родной Париж. Радости гувернантки не было предела, и она несколько дней подряд всё повторяла при встрече с господами свои благодарности.
Читать дальше