Татьяна Соломатина - Роддом. Сценарий. Серии 17-24

ПАНИН

Ну давай, давай! Вломи человеку, избавившему тебя от неприятностей! За всё про всё, что не заладилось!

Мальцева (тоже радушно улыбаясь, совершенно не волнуясь) вклинивается между ними:

МАЛЬЦЕВА

Брейк!

Иронично кланяется Евграфову, отвечая на воображаемое «спасибо!»

МАЛЬЦЕВА

Не за что, молодой человек!

Поворачивается к Панину:

МАЛЬЦЕВА

А ты для меня силы побереги!

Панин хватает её на руки, кружит, смеются. Евграфов, оправив одежду и мрачно глянув на них, идёт дальше. Туристы фотографируют парочку, издалека показывая им поднятые вверх большие пальцы.

(ЕВГРАФОВ.)

Подходит к двери, застывает, смотрит на дверь, на звонки – будто первый раз видит бирку «Чекалина». Пытается вынуть – не получается. Начинает сбивать звонки кулаком. Входит в раж. Звонок Аверченко отлетает легко. Звонок Чекалиной, хорошо закрашенный, никак не поддаётся. Руки в кровь, алые брызги по белой штукатуреной стене.

(ПАНИН, МАЛЬЦЕВА.)

Держа Мальцеву на руках, Панин несёт её по коридору, открывает дверь в спальню чуть ли не головою Мальцевой. Она смеётся.

МАЛЬЦЕВА

Панин, идиот! Устрой мне ещё сотрясение мозга!

Уже в спальне, он швыряет её на постель.

ПАНИН

Мальцева, это невозможно, ты абсолютно безмозглая!

Мальцева пытается смыться из постели.

ПАНИН

Куда!

Хватает её за ногу, тянет на себя. Со стороны Панина на тумбочке стоят фотографии, пепельница, он вроде-бы-нечаянно смахивает всё на пол, подтаскивая Мальцеву к себе. Разгромная сексуальная прелюдия.

(ЕВГРАФОВ.)

Евграфов крушит комнату Чекалиной. Переворачивает стол, обваливает старый тёткин буфет – с грохотом бьётся разнокалиберная посуда, падают стулья. Его взгляд утыкается в фотографию Чекалиной (из 1-й серии, в общаге, но теперь фотография в рамке) , стоящую на подоконнике. Хватает её. Движение: разбить. Резко тормозит на разгоне. Подносит к лицу. Смотрит. Целует. Прислоняется к ближайшей стеночке, сползает по ней, закрыв глаза и прижимая к груди фотографию. Всё, текущий адреналин израсходован.

(ПАНИН, МАЛЬЦЕВА.)

Финал акта. Панин не может сдержать себя. Кончает. Он целует её, горячо шепчет:

ПАНИН

Прости, прости! Я так скучал по тебе. Дай мне пять минут…

Её выражение лица из слегка недовольного превращается в хулиганское, глумливое. Панин сейчас так нежен, так уязвим, с обожанием ласкает её. Она с издёвкой:

МАЛЬЦЕВА

Матвей себе никогда такого не позволяет.

Оскорблённо-самцовый рык Панина, он хватает Мальцеву за горло двумя руками и слегка сдавливает. В её глазах – ни капли испуга, скорее – насмешливый щенок, осознающий полную власть над хозяином ( ох, не превратить бы всё это из тонкой жизни лимбической системы в бордель !)

ПАНИН

Придушу! (ослабляет захват)

МАЛЬЦЕВА

Но не сегодня?

ПАНИН

Не сегодня.

Панин сваливается с неё. Она протягивает руку к своей тумбочке – там пачка сигарет, зажигалка, пепельница. Прикуривает. Затягивается. Передаёт сигарету Панину. Смотрит на «его» тумбочку – оттуда всё свалено. Чуть недовольно хмурится. Берёт пепельницу со своей тумбочки, ставит – грубо, – ему на живот, выражая таким образом своё недовольство тем, как он поступил с вещами на тумбочке «его» стороны.

(ЕВГРАФОВ.)

Всё так же сидит на полу, прижимая фотографию к груди. Открывает глаза. Аккуратно откладывает фотографию на пол, изображением вниз. Хриплым сдавленным шёпотом:

ЕВГРАФОВ

Не сегодня.

Нашаривает в карманах пачку сигарет, зажигалку, прикуривает, глубоко затягивается. Окровавленные пальцы.

(АЛИНА.)

Алина, одетая, с сумкой через плечо, – второпях пьёт кофе, дожёвывая бутерброд. Стоя. Очень тихо и аккуратно ставит чашку на блюдце. Раздаётся ор младенца. Алина недовольно кривит лицо. Выходит из кухни.

(АЛИНА, СЫТИН.)

Сомнамбулой встаёт с постели Сытин, на автомате берёт из кроватки хнычущего младенца. Не просыпаясь, садится, укачивает. В комнату заходит Алина, видит картину. Подходит. Целует Олега в лоб. Говорит шёпотом:

АЛИНА

У меня плановая операция. Дождись няню…