Юджин О’Нил - Луна для пасынков судьбы

Джози (сжав зубы). Неправда. Ему на меня наплевать. Я нужна ему только для его выгоды. Он…

Тайрон. Не будьте дурой. Он вас любит. И я тоже. (Поворачивается и притягивает ее голову, целует.) Я тоже, Джози. Я вас люблю.

Джози (жалобно, с тоской). Да, Джим? Правда? (С трудом заставляет себя улыбнуться, чуть слышно.) Тогда я вам признаюсь. Я была дура. Я все еще девушка. (Всхлипывает от безнадежного стыда и унижения.) А теперь вы никогда… я хочу, чтобы вы… ведь я люблю вас больше, чем прежде, после того, что случилось… (Целует его с неистовой страстью.) Но ты должен! Я тебя заставлю! Я знаю, ты хочешь меня. Мне не верилось, но сегодня, сегодня я знаю. По твоему поцелую. (Снова целует его.) Ах ты, дурачок! Точно мне не все равно, что будет завтра! У меня же есть сегодня… и твоя любовь, которую я буду помнить до самой смерти. (Целует его.) Ах, Джим, дорогой, ты же сам сказал, что у нас только эта ночь. (Нежно шепчет.) Пойдем. Пойдем со мной. (Поднимается и тянет его за руку, с коротким смешком, словно издеваясь над собой.) Но тебе придется уйти до рассвета. Не дай бог мне это забыть…

Тайрон (с ним произошла странная перемена. Он смотрит на нее с издевкой и циничным вожделением. Говорит с трудом, точно вдруг совсем опьянел). Давай, лапочка. А зачем, по-твоему, я сюда пришел? Нечего перед собой выламываться. (Подходит к ней и прижимается всем телом.) А ты ведь милашка! Я давно на тебя нацеливаюсь. Любовь – какая чушь! Я покажу тебе, что такое любовь. Я знаю, что тебе нужно, киска.

Она смотрит на него с ужасом.

(Грубо ее целует.) Пойдем, куколка, пойдем баиньки. (Толкает ее к двери.)

Джози (в ужасе). Джим! Не смей! (Вырывается от него с такой силой, что он шатается и едва не валится со ступенек, но она вовремя хватает его за руку. Он падает на одно колено. Она и сама чуть стоит. С надрывом.) Джим! Я не шлюха.

Тайрон (все еще на одном колене. Смущенно, словно не знает, что произошло). Что за черт? Я, кажется, пытался взять тебя? Плюнь. Я пьян… и за себя не отвечаю. (Пошатываясь, поднимается на ноги, спускается со ступенек.)

Джози (закрыв лицо руками). Ох, Джим! (Плачет.)

Тайрон. Не плачь. Ничего не случилось.

Она продолжает рыдать.

(Бессвязно бормочет самому себе.) Ерунда! Не прикидывайся! Ты знал, что делаешь. (Напряженно глядя перед собой.) Смешно, а? Мне ведь и в самом деле почудилось… Ей-богу, Джози. На секунду мне показалось, что вы – та белобрысая свинья… (Поспешно.) Все тот же горячечный бред. Надо опохмелиться. (Шарит кругом в поисках бутылки и бокала.) Выпью еще.

Джози (отнимая руки от лица, яростно). Лей в глотку хоть всю бутылку, только молчи! (Снова закрывает лицо руками и плачет.)

Тайрон (обиженно и печально смотрит на нее). Не можешь меня простить? Напрасно. Скажи спасибо, что я тебе показал, какой я… (Молчит, будто ждет, что она возразит, но она не говорит ничего. Пожимает плечами, машинально наполняет бокал.) Ну, поехали. (Пьет и ставит бутылку и бокал на землю. Вяло.) Посошок на дорожку. Наш лунный роман, кажется, не удался. Пожалуй, лучше пойду.

Джози (глухо). Да. Лучше иди. Спокойной ночи.

Тайрон. Нет, не спокойной ночи. Прощай.

Джози (поднимая голову). Прощай?

Тайрон. Да. Мы больше не увидимся, еду в Нью-Йорк. Я свалял дурака, что пришел. Надеялся… Но разве ты поймешь? Так что все это ни к чему… (С безнадежностью пожимает плечами и поворачивается, чтобы уйти.)

Джози. Джим!

Тайрон (останавливается, с горьким упреком). Шлюха? Кто сказал, что ты шлюха? Но зачем ты себя так вела? Я же тебя предупреждал. Я не за этим пришел. И ты обещала, что сегодня все будет иначе. Какого черта ты обещала, если хочешь того же, что все остальные, если любовь для тебя только это? (Виновато.) О Господи, прости меня, Джози. Я понимаю, что у тебя на душе, и если бы мог дать тебе счастье… Но ничего не выйдет. Ты меня не знаешь. Я бы все отравил и тебе и себе. Я и так уже все отравил, но потом было бы в тысячу раз хуже… Как бы я ни старался, я бы сделал эту ночь похожей на все другие – и для тебя тоже. Ты лежала бы с открытыми глазами и смотрела бы, как брезжит серенький рассвет, и тебя душили бы отвращение и тоска, а вино любви, о котором щебечут поэты, сводило бы оскоминой тебе рот.