Петр Альшевский - «Дожить до смысла жить»

Алтуфин. Красноперые, если честно, сильны…

Тарушанский. Перспективы рисуются печальные. Для нас, собравшихся у меня.

Прядилов. Мы разные.

Судрогин. Кем у нас являетесь вы, я, извините, совершенно не в курсе.

Прядилов. Мы все перезнакомились, стали почти друзьями…

Судрогин. Да вы даже своего имени не назвали!

Прядилов. Если бы мы действительно познакомились, расставаться с вами мне было сложнее. Я бы уходил, понимая, что жить вам осталось недолго: кого-то убьют, кто-то умрет.

Судрогин. Я сделаю максимум возможного, чтобы выжить!

Прядилов. А господин юнкер почти сдался…

Алтуфин. Я в себе разочарован. До Кургана не доехал, всех усилий не приложил. Анечка могла мне не обрадоваться, но мне важен не я, а она. При красноперых не страдаешь – честь имею, уезжаю, Анечка, без тебя…

Прядилов. Чудесно, молодой человек.

Тарушанский. Весьма достойно.

Прядилов. А выскажись она за отъезд вместе с вами, по какому маршруту вы бы ее повезли?

Алтуфин. Я о Владивостоке подумывал…

Прядилов. Из Владивостока в Японию?

Алтуфин. При нынешнем сообщении до Владивостока ехать полгода, нашлось бы время об эмиграции поразмыслить…

Прядилов. Девушка рядом, а прочее несущественно.

Алтуфин. Вероятно…

Прядилов. И никакой план не нужен.

Алтуфин. Нужен, конечно, но чувства Анечки для меня секрет, и я посудил, что при ее отказе проведенная мною мыслительная работа окажется бесполезна, и перенес эту работу на потом. Когда Анечка согласится, у меня, я уверен, решение сразу на эмоциях вызреет.

Судрогин. На эмоциях получится так – в Париж, моя любимая, я забираю тебя в Париж!

Алтуфин. В Париже у меня мама пропала.

Судрогин. Боже мой, страсти какие!

Прядилов. Страсти сердечные и страсти кошмарные во многих случаях совпадают. Я о дикой несчастной любви. Она вашу маму накрыла?

Алтуфин. Считается, что моя мама стала жертвой преступников.

Прядилов. Ограбление с убийством? Богатую русскую даму ради ее драгоценностей… сочувствую вам, молодой человек.

Алтуфин. Мама костюмершей в театре работала.

Судрогин. Нищие духом, тополиным в вас пухом! Вы у нас костюмерши сынок? И как же вас в юнкеры взяли?

Алтуфин. Мама из благородной семьи. С моим отцом рассталась, обеспечение он ей не дал… в одежде она понимала. Неравнодушна к нарядам была.

Судрогин. Тряпичница…

Алтуфин. Ты, Василий, ошалел мою маму ругать? Я тебя, сволочь, сейчас же зарежу!

Судрогин. Вы, Павел Максимович, остыньте, о сказанном я сожалею! О даме высокого полета у меня бы худого слова не вырвалось, но барышень пошиба костюмерши свободно оценивать я привык. Вижу в них своих, достойных критики… на парижские гастроли плохую костюмершу бы не повезли. Комплимент я ей сделал.

Алтуфин. Что случилось в Париже, мы не узнаем уже никогда. Если он спустя шесть лет не объявится и не расскажет. Нашей крестьянке бурный роман в Париже не светил, а мама у меня интересная, утонченная… но она бы мне написала.

Прядилов. Я остаюсь в Париже, мои любовные чувства мне дороже тебя… взрослей, сынок, без матери.

Алтуфин. Очень тяжело сыну такое письмо отправить… а ведь вы надежду мне подарили!

Прядилов. Рад служить.

Алтуфин. Ничего жуткого в Париже с ней не случилось, с достойным мужчиной в любви живет…

Судрогин. Второго ребенка растит. Братиков с сестричками у вас не имеется, только вас она бросила? Если из благополучного сценария исходить.

Алтуфин. Ребенок у нее я единственный.

Судрогин. Были на момент ее отъезда. Правда при утаивании разъедает, наружу рвется… когда ситуация в нашей стране устаканится, красноперые не будут расстреливать всех подряд. В тюрьмы начнут сажать. Офицерских отцов, выявленных юнкеров, прочих врагов. Вы, Павел Максимович, после переклички в камеру входите, а возле вашей кровати надзиратель с посланием из Парижа стоит. Вам бы спать завалиться, но он не дает, разъясни, говорит, кто у тебя во Франции. Что за тетка на правильном русском языке на трех страницах тебе накатала.

Алтуфин. Она моя мама…

Судрогин. За наличие матери-эмигрантки, в покое тебя не оставляющей, ты приговариваешься к расстрелу.

Алтуфин. От расстрелов они вроде бы отказались…

Судрогин. Без расстрелов никуда! Ходим семеркой, кроем девяткой, но туз всегда припасен!

Прядилов. Ты, Василий, полный дурак.

Тарушанский. Противнейший тип. Была бы у меня в барабане его смерть, как кащеева в яйце находилась, я бы барабан не пожалел, сжег бы, не откладывая.