Семен Злотников - 8½ пьес для двух актеров

Вера.Да это же, Митя, да это же… Митя, ты побелел, и у тебя глаза сердитого селовека.

Порогин.Вера, ответь, у нас это было… Что это было? Как у других??.

Вера.У кого других было? Что было, Митя?..

Порогин.Нет, ты мне скажи, потому что… Как понимать?.. Может быть, у меня что-то в ум не укладывается, может быть, у меня что-то… Что-то…

Меж тем она пытается встать с чемодана – не получается.

Вера.Ноги не слушаются, Митя… помоги мне… Ах, ну, помоги же, подняться бы…

Он же мечется по комнате и словно не слышит. А может, и не слышит…

Дашь ты мне руку в конце-то?.. Руку, Митя?..

Порогин.Да кто он, пошляк этот, кто?..

Вера (наконец, с чемодана перебирается на стул). Господи, тяжесть какая…

Порогин.Я прошу назвать!.. Ты не думай, мне это надо!.. Мне надо знать! Я имею право знать! Я требую! Иначе… иначе… (Без сил, вдруг, с остановившимся лицом оседает на стул.)

Вера.Митя… Митя… Да Митя же, что же ты… (Торопится к нему с лекарством.) На-на-на, Митя… Ну, Митя же, прими…

Порогин (шепотом). Не прикасайся ко мне, ты не чиста…

Вера.Хорошо, ладно, потом, под язык, головой не верти… Митя, не упрямься, помрешь, что я с тобой потом делать буду?.. (Буквально запихивает ему в рот таблетку.)

Старик полулежит, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза. Старуха возле; сама дышит тяжело, сама принимает лекарство; наконец, устало отходит, опускается в кресло, считает пульс.

Ох, один, два, три… Боже мой-Боже мой… одиннадцать, двенадцать… Зелень в глазах, давление давит… Ох, как же оно давит… Двадцать четыре, двадцать пять… Где ты его раскопал?

Порогин.В чемодане.

Вера.О, Господи, зачем ты в него полез? В рыжем, что ли? В рыжем, Митя?

Он молчит.

Ну, вот, называется, жить мы кончаем – а он полез!.. С войны я о нем помнить забыла. Чего тебе в нем понадобилось?

Порогин.Носки.

Вера.Какие носки? Митя, ты в памяти? Все носки в комоде. В ящике. В среднем. Всегда там были. Миллион раз твердила. И как только в ум тебе этот рыжий влез – не понимаю…

Порогин.Я не знал…

Вера.Да как же не знал? У меня всякая вещь свое место знает, а ты не знал! Не гляди так на меня, справедливо говорю. Никакой хоть на нитку ответственности. Правда, Митя! Всю жизнь как за ребенком – он в благодарность за носками в рыжий чемодан лезет, где их никогда не бывало!.. (Явно возмущена, принимает лекарство.)

Молчат .

Порогин.Я не знал, что в нашей жизни будет еще и это.

Вера.Это?.. Это – что?.. Что сказать хочешь?

Порогин. Пошлость нас не миновала.

Вера.Между нами ничего не было, Митя! Как про Толстого ты в книжке написал…

Порогин.Не трогай Толстого, не надо ложь!

Вера.Поклянусь, чем хочешь!

Порогин.Все ложь и предательство, ни единому слову!..

Вера.Да нет же, Митя, ты, право… Какой-то какой… Одной-то ногой уже – где я, ты сам посуди?.. Дурачок такой, я, может, рада, что оно тебе попалось… Сама перед вечностью все рассказала бы…

Порогин.Вся жизнь, оказывается, была стыдная ложь.

Вера.Ну честное слово, как этот упрямый… Как ослик, о, Господи…

Порогин.Я тебя никогда ни о чем не спрашивал.

Вера.Спроси – я отвечу.

Он молчит.

Ну, спрашивай, что ли, чего?..

Порогин.Ты сама должна была рассказать. Тогда.

Вера.Да о чем?..

Порогин. Мне тогда рассказать.

Вера. Митя-Митя…

Порогин( кричит). Все тогда рассказать, мне рассказать!..

Вера( кричит ). Мне сейчас – захочу – даже нечего вспомнить!..

Тишина.

Глупый ты, Митя, честное слово… И не глупый даже, а какой-то… неумный. Подумай: муженек драгоценный с войны домой еле дополз, тут у него рана, там рана – я ему на шею и ну признаваться?.. Худо же ты обо мне думаешь, Митя… Видит Бог, вот не знала, что уж так дурно…

Порогин.Я бы мог понять тебя, Вера… Хоть что-то понять…

Вера.Да что? Что? Что понять?.. (Держится рукой за сердце, мотает головой и бормочет.) Господи… Господи-Господи… конец мой приходит, Господи… (Отправляет в рот еще таблетку, закрывает глаза, считает пульс.)

Старик тяжело встает, медленно подходит к чемодану, сгибается, отрывает его от пола, тут же хватается за поясницу; не очень удачно, видно, нагнулся; опускается на колени, мгновение переводит дух, после чего уже с ношей превращается в некое подобие вертикали; после чего, не глядя на жену и не говоря ей ни хорошего, ни плохого, уходит. Старуха открывает глаза, выплевывает лекарство, торопится следом. Из прихожей в открытую дверь несутся их голоса.