Николай Коляда: Старая зайчиха

Положила трубку.

В дверь и вправду постучали.

Она быстро надела парик, накинула шубу, открыла дверь.

На пороге – Он.На нем черное до пят помятое пальто, черная шапка и черные очки. Мало того: он на лицо черный чулок зачем-то надел.

Она начинает говорить быстро, суетливо, жеманно запахиваясь в шубу и прижимая пальцами к шее оторванный воротник.

Ну вот, Израиль Борисович, я так буду. Я готова. Вер ист бас ту Манхеттен? Да?

Молчат, смотрят друг на друга.

Он.Ну вот и она, наша пионервожатая – очень рыжая и очень помятая. Это ты, Старая Зайчиха? Ну, здравствуй.

Он смеется негромко. Молчат, смотрят друг на друга.

Она.Принесли?

Он.Что?

Она.Принесли? Деньги?

Он.Деньги?

Она.Ну, что вы так смотрите? Ну да, я не сильно по-английски, но я по-актерски внутренне оправдываю это, как зерно образа, так сказать, что я ведь – из Африки. Гонзалес. Маргарита. Де. (Пауза.) Ту Манхеттен вер ист бас?

Молчат, смотрят друг на друга.

Он.Ес!

Она.Я говорю: вер ист бас ту Манхеттен? Ту Манхеттен вер ист бас? То есть, где автобус на Манхэттен? На Манхэттен где автобус останавливается тут у вас?

Молчат.

Он.Тут автобусы не ходят.

Она.Да? (Она прошла по комнате, закурила, молчит.) Оба-на. Интересно. Да нет, я ничего… Это шутка такая. Что, как я выгляжу? Не похожа на папуаску? По-моему, вылитая. Я ведь очень много снимаюсь в телесериалах, пою в мюзиклах, таких как «Кэтс», да, «Кэтс», потом есть такой у нас в Москве «Чикаго», да, ага, еще «Нью-Йорк тире Нью-Йорк» – даже пела я тоже, да. Я могу показать мое портфолио, если надо.

Он.Мое – чего?

Она.Порт-фо-ли-о. Ну, где я разных позах. В смысле не в том, что вы подумали… Потом я постоянно в передачах всяких таких разных… Вот так, если коротко.

Он.Здрасьте. Здрасьте, красавица из Нагасаки. (Декламирует.) «Из тысяч лиц узнал бы я девчонку, а как зовут – забыл ее спросить!» (Пауза.) Таня, здравствуй.

Она.Добрый. В смысле, вечер.

Пауза. Он прошел по комнате, сел в кресло нога на ногу. Улыбается. Говорит громко, как речевку:

Он.Тип-па!

Она.Что?

Он.Графия!

Она.Что?

Он.Оп-па!

Она.Что?

Он.Зиция!

Она.Что?

Он.Тип-па-графия и оп-па-зиция. Оп-па-зиция и тип-па-графия. Вот так. Оп-па и тип-па.

Хохочет. Хлопает в ладоши.

Молчат.

Она сняла шубу, положила на кровать.

Она.Хлопчик? А, хлопчик? Вы, поди, из противоборствующей криминальной группировки? Я не виновата. Я просто артистка. Меня попросили спеть. И все. Мы артисты гастрольного предприятия. Ну, раз нас заказали, как негров, мы и приехали – как негры. Нас если бы заказали, как Винни-Пухов, мы бы приехали, как Винни-Пухи. В смысле, нас как закажут, мы так и приезжаем. Идите. Идите отсюда, а? Я вас очень прошу – идите отсюда, я вас не знаю и знать не хочу.

Он.Ну, сейчас.

Она.Так вы не продюсер? В смысле, не вы организатор этого мероприятия?

Он.Нет, я не продюсер. Не я организатор этого мероприятия.

Она.А кто вы, скажите? Я вас в первый раз вижу.

Он.Об чем говорить, когда говорить нечего? Здорово, ты бык, а я корова. Бык останется быком, а корова – с молоком. Ты в пончо одеваешься, что ли? Ну, не смеши, сними. А то ведь только все театральные критикессы ходят в пончо. У-у, какая ты блескучая крыса стала, а?

Она.Вы мыла, что ли, покушали? Все, все, все – до свидания, до свидания! Дверь закройте, дверь. Как это? Что это? Это нападение? Да что, да кто, да кого? Мне запретили по-русски разговаривать хоть с кем, только по-африкански, идите, пожалуйста. Сенкью, плиз, чао, ауф видерзеен, вер ист бас ту Манхеттен, ту Манхеттен вер ист бас… Что?!

Он.Ты такая же малявочка, малюсенькая, малюсиндия, малюсикусенька, как и всегда была. Ну дак, чего – маленькая собачка до старости, как говорится…

Она.Да что это такое, где охрана отеля?!

Он.Недаром помнит вся Россия, как тебя дразнили в Шадринском театре «Хиросима-Нагасаки». Тоща тощой. Такая и осталась.

Пересел на кровать, качается на ней, пробуя на твердость.

Ой, вот, видишь – локтем ударился. Милая вспомнила – означает. Кто бы это мог бы быть? Не ты? Ну что ты смотришь? Мишу не помнишь?