Игнатий Дворецкий - Веранда в лесу

В о з н е с е н с к и й (очень мягко) . Зачем пришла сюда со мной? Позвал Чимендяева уговаривать, а ты меня ругаешь!

Чудакова ушла. Чимендяев улыбается неловко.

Понимаете, что это ревность? Просто ревность.

Ч и м е н д я е в. Конечно, понимаю.

В о з н е с е н с к и й (неожиданно грустно и спокойно) . А ведь, в сущности, Анна права. Почему мне так нравится сниматься в кино? Думать не надо. Там всегда есть кто-то, кто думает за меня. Говорит: садись, ложись, смейся. Я смеюсь, мне легко, приятная суета вокруг, жизнь. Мне иногда кажется, двадцать лет я играю одну и ту же пьесу и заранее знаю, чем кончится, но если двадцать лет делаешь одно и то же, то, скажите, может хоть немножечко надоесть? (Садится, вытягивает ноги, гладит колени.) Устал. Самолет вылетел с опозданием. Три часа простояли в здании аэровокзала. (Молчит, смеется.) Чехов мчался на Сахалин. Толстой всю жизнь мучился в поисках целей. Хемингуэй? У него дача, как у меня, но покупает машину и едет в Италию и в Испанию, а там стреляют. А Чехов, между прочим, едет на Сахалин за свои деньги. (Молчит.)

Ч и м е н д я е в. У меня было много счастливых дней в театре.

В о з н е с е н с к и й. Сами виноваты. Я готовился тщательно, специально музыку заказал, любимая ваша музыка, а вы напольные часы год искали. Если б не занавес, не эта последняя задержка…

Ч и м е н д я е в. Занавес не моя вина. За все годы ни разу не использовали. Висит себе и висит. Я и не думал.

В о з н е с е н с к и й. Предупреждал: пьеса с историческими корнями, играться будет традиционно. Вы директор, а занавес насекомые поели. И неизвестно какие. Нет, не моль, не моль, нафталин был. Умопомрачительно: не могут установить, какие насекомые сидели в занавесе. Сейчас с насекомыми вообще очень большие сложности. Говорят, в будущем на земле останутся только насекомые, а люди улетят.

Ч и м е н д я е в. Разыгрываете между делом?

В о з н е с е н с к и й. «Хрустальный завод» покажем весной.

Ч и м е н д я е в. Я думаю, ничего не получится.

В о з н е с е н с к и й. Скепсис — наш враг номер один. Ирония — наш враг номер два.

Ч и м е н д я е в. Вы очень сапер хороший.

В о з н е с е н с к и й. Не понял, но крайне интересно.

Ч и м е н д я е в. Вы разминировали пьесу.

В о з н е с е н с к и й. Ушла газетчина.

Ч и м е н д я е в. Ситуация, рассматриваемая автором, достаточно ординарна. Все обычно. Как в жизни.

В о з н е с е н с к и й. Это вы один знаете. Пришли мотивировки.

Ч и м е н д я е в. Экстравагантность героини пришла, чудаковатость.

В о з н е с е н с к и й. Пришла художественность.

Ч и м е н д я е в. Да, но ушла общественная проблема.

В о з н е с е н с к и й. Об этом думаю. Певцов вышел из больницы?

Ч и м е н д я е в. Как Грибоедов, будет автором одной пьесы.

В о з н е с е н с к и й (помолчав) . Показ скоро? Я устал.

Ч и м е н д я е в. Погляжу. Если подошли, начнем. (Уходит.)

В о з н е с е н с к и й (идет; весело поднимает с пола микрофон) . Пульт! Товарища Окунева требуют на сцену. В темпе прошу!

На краю площадки уже стоит О к у н е в.

Здравствуй. Покажи твои картинки. Сейчас поеду заправлю машину — и на Пахру. Не стану ждать всех. Устал?

Окунев опускается на пол, молчит.

Не огорчайся. Думаешь, хороший директор? Убийца! Одно достоинство за ним признаю: не разносил негативной информации. А в остальном… Такой же, как все. Беспомощный. Однажды попросил водочки купить, не купил. Вот был у меня директор в семидесятом. Дашь ему червонец, сразу достает из сейфа бутылку «Столичной». Не жалей о нем. Убийца. Ходит, судит нас молча и приговаривает к повешенью.

О к у н е в. Покажу завтра. Не ладится что-то. Регулятор в нашей жизни ничего не изменит, Олег. Это ведь только техника.

В о з н е с е н с к и й. На Пахру регулятор привезешь! (Уходит.)

О к у н е в (в микрофон) . Дай-ка еще номер семнадцатый.

Возник калейдоскоп. Входит Ч и м е н д я е в. Растерян.

Ч и м е н д я е в (садится в кресло) . Рад, что вы на месте. Как всегда, работаете. Все утро провел в автоинспекции, ничего не делаю. Погода чудесная, тепло пришло. Разговоры, будто заклинило руль, не подтверждаются. Движение там одностороннее, дорогу никто не перебегал. Все сходится!

Калейдоскоп угас. Окунев смотрит на чистое полотно.

Все думаю, думаю. Ночью опять думал о «Хрустальном заводе». Когда это все надвинулось и случилось, взяли под арест, Палютина, конечно, сразу почувствовала себя гордой. Очистилась. Когда-нибудь поставят памятник как герою из гущи заводской жизни. Она была грешной. Во многих смыслах. Но ни на одном человеке нельзя ставить окончательную печать. Нельзя. Ради единственной этой мысли, сказал однажды Вознесенский, необходимо показывать пьесу Певцова.