Отец (подхватывает). «Просыпается с рассветом вся советская земля…».
Тетя Люба. Вам нужно пить не водку, а валерьянку!
Мать. «Москва моя, страна моя…». (Встает, подбегает к репродуктору, висящему на стене.) Пусть включится и большой симфонический оркестр! Пусть все слышат! Пусть все знают! (Поворачивает регулятор.)
Раздается голос диктора: «…вога. Граждане, воздушная тревога. Граждане, воздушная тревога». Где-то возникают разноголосые гудки, воет сирена.
(Медленно возвращается к столу, садится.) Ну вот, Митя… А я хотела, чтобы иллюзии продлились до завтрашнего доя. Но… сейчас не время для иллюзий. Я это чувствую. (Напряженно.) Да, Митя?
Слышится стук во входную дверь, глухой голос: «Граждане, есть там кто? Выходите в убежище!» Пауза. Все сидят не двигаясь. Умолкают звуки гудков и сирен. Тишина.
(С оттенком горечи.) Он подумал, что мы тоже эвакуировались.
Тетя Люба (сердито). А мы их обманули. Купили билет и не поехали!
Отец (разливает водку). Стынут сорок перемен. Шампанское испаряется.
Мать (быстро). Мне больше не наливай.
Отец. Что? (Его рука замирает.)
Мать (пытаясь шутить). Приказ тети Любы. (Кладет ладонь на сгиб его руки. Тихо.) Митя…
Тетя Люба (Аксюше). Может быть, ты объяснишь, почему эта муфта тебе не пойдет? Хорек?
Аксюша (как бы очнувшись). А?
Тетя Люба. Хо-рек!..
Аксюша. Нет, просто муфта… очень нарядная, очень… ну, какая-то дамская.
Тетя Люба (оскорбленно). Моя милая, я никогда не была дамой. Никогда! Муфта — вещь первой необходимости, запомни эта!
Аксюша (покорно). Ладно.
Мать (отцу, тихо). Ты ведь утром уедешь?
Отец (избегая ее взгляда). Видишь ли… Не совсем утром, но…
Тетя Люба. Кстати, Митя, я хочу тебя обрадовать: «Версаль» разбомбили, когда будут восстанавливать, то ты сможешь настоять на граните.
Отец (улыбнувшись). Спасибо, тетя Люба. (Уже совсем серьезно, душевно.) Спасибо.
Мать. Митя… а как нам быть с Аксюшей?
Аксюша. Мама…
Тетя Люба (отцу). Распорядись, чтобы они эвакуировались.
Отец. Я могу распорядиться, чтобы эвакуировались и вы, тетя, но ведь вы, как мне кажется, вряд ли это сделаете…
Тетя Люба. А я глухая!
Вдалеке стучат зенитки.
Отец (тщательно подбирая слова). То, что сейчас происходит под Москвой, когда-нибудь историки оценят как решающее событие. Решающее.
Мать. Ты утром уезжаешь?..
Отец. Я не хочу, чтобы бои происходили на улицах Москвы. (Опустив глаза, вертит в руках бокал.) Здесь здания Казакова, Бове, Жилярди, Рериха, Щусева… Кроме того, я знаю, как медленно строятся дома…
Тетя Люба (вытаскивает из саквояжа коробку из-под лекарства, достает из нее огромную козью ножку, прикуривает от коптилки). Все мужчины рвутся воевать.
Мать (негромко, не отрывая взгляда от коптилки). Вас оденут в теплое, Митя?
Отец. Да.
Мать (так же). Ведь ужасные… холода. Нужно будет… Я просто не могу ничего придумать… Я сошью Аксюше валенки из одеяла…
Аксюша. Мама… мама, пожалуйста, не сердись… Мама… (отчаянно) мне дадут валенки!
Тетя Люба (поперхнувшись дымом). Где это дадут?
Аксюша (сбивчиво). Ведь вы же мне сами… ведь я тоже могу… Я пошла и сказала, что знаю немецкий язык… Мама, ну вы же меня сами заставили ходить в немецкую группу! Папа, ну скажи, что мне уже восемнадцать! Тетя Люба, но вы же сами были на фронте!
Тетя Люба. Что?! Дорогая, я тогда была взрослой! Мне было двадцать два года!
Аксюша. А я комсомолка!
Пауза.
Мать (медленно протягивает руку). Покажи мне… что у тебя есть… заявление…
Аксюша (быстро достает из кармана). Вот. Повестка военкомата.
Мать (негнущимися пальцами разворачивает листок, читает). Митя, посмотри… Митя! (Изумленно поднимает голову.) Это же почерк… Аксюша, это же почерк… Аксюша, это же твой почерк?
Аксюша. Они просто дали мне бланк. Там народу очень много, они не справляются. Сказали — пиши сама.
Тетя Люба. Вот вам! Плоды вашего воспитания. (Драматически протягивает руку.)
Читать дальше