Геннадий Мамлин - Путешествие на юг

В е р а П е т р о в н а. Может быть, весь фокус в другом решении эпизода?

Х м а р о в. Может быть.

В е р а П е т р о в н а. Так в чем дело?

Х м а р о в. Я жду Гребешкова.

В е р а П е т р о в н а. Ах, вот как! Вы ждете Гребешкова… Значит, печальная сказка о банкротстве была придумана для меня? Ваше отчаяние, как и ваша болезнь, оказалось фальшивым.

Х м а р о в. Отчаяние настоящее. Но я не самоубийца. Я привык бороться до конца.

В е р а П е т р о в н а. Где же ваш сценарист?

Х м а р о в. Заболел.

В е р а П е т р о в н а. Чем?

Х м а р о в. Манией величия. Возомнил себя драматургом, уехал писать пьесу и не сообщил куда. (Идет в спальню.)

В е р а П е т р о в н а (этим вопросом останавливая его) . В котором часу профессор понял, что великое открытие свершилось?

Х м а р о в. Предположим, утром. А что?

В е р а П е т р о в н а. Если утром — плохо. Если в конце дня — можно было бы кое-что изобрести.

Х м а р о в. Например?

В е р а П е т р о в н а. Например, он тщетно пытается соединиться с ней по телефону. Он едет на вокзал, но поезд ушел. И знаете, что он делает тогда?

Х м а р о в. То, что я сделаю сейчас, — заваливается спать.

В е р а П е т р о в н а. Он едет на Валдай на машине. Он проводит ночь за рулем, и когда…

Х м а р о в. Кто вы такая, чтобы проникать в тайны моего ремесла? (Хлопнув дверью, уходит в спальню.)

Вера Петровна, прерванная на полуслове, жалко улыбаясь, комически, словно жалуясь невидимому собеседнику, разводит руками. Потом она собирает с дивана книги, кладет их на стол. Берет со стола пижаму, идет с нею в спальню. Останавливается. Медленно возвращается. Кладет пижаму на стол, переносит книги обратно на диван. Позволив себе роскошь расслабиться, садится в кресло и на какое-то время из женщины спокойной, с ироническим складом ума превращается в беспомощного, покинутого ребенка. Зазвонил телефон. Вера Петровна вздрагивает, мгновенно приходит в себя и, поправив прическу, словно ей предстоит встреча с собеседником лицом к лицу, берет трубку.

В е р а П е т р о в н а (бодро) . Слушаю. (Очень приветливо.) Да, Федор Петрович, я рассказала ему, как прошла встреча. Мне кажется, Сергей Константинович чувствует себя лучше. Ну что вы, милый Федор Петрович, зачем же меня развлекать? Уверяю вас, мне совершенно не скучно. Настроение?

Вера Петровна не успевает ответить, потому что в дверях спальни возникает Х м а р о в. Перемена в его состоянии настолько разительна, что она от удивления опускает трубку.

Х м а р о в (кивнул на телефон) . Кто там?

В е р а П е т р о в н а. Чухонцев.

Х м а р о в. Прекрасно. (Забирает трубку.) Федор Петрович, жду вас вместе с Кириллом Васильевичем через двадцать минут. (Кладет трубку. Вере Петровне, торжественно, словно делясь откровением.) Профессор едет на Валдай на машине! Всю ночь за рулем! В поисках ассистентки он бежит на пляж. И вдруг встречается с академиком. Прорывается давняя неприязнь. Академик публично оскорбляет профессора, обвиняет в бездарности. И тогда она бросается на академика, аки львица, защищает детеныша. Она знает: разумнее промолчать, это может стоить карьеры. Но она не из тех, кто предает. Она лепит слова, как пощечины. И вдруг оборачивается, затылком почуяв беду: у профессора инфаркт. Ну?! Каково?!

В е р а П е т р о в н а (еще не вполне оправившись от неожиданности) . Мне кажется, вам пришла удачная мысль.

Х м а р о в. Удачная? Черта лысого! Великолепная! Элементарный ход, но сюжет обострился, рванулся вперед. (Энергично.) Ах, Хмаров! Ах, молодец! Почему разбросаны книги? И какого черта пижама лежит на столе? (Сгребает с дивана книги, сваливает в угол; скомкав пижаму, швыряет ее в дверь спальной; обнаружив посредине комнаты туфли, зафутболивает их под диван.) Да здравствует порядок! (Скрывается в спальне, говорит оттуда.) Помните, я обещал, что вам будут подносить цветы вязанками? Теперь я обещаю вам приз за лучшую женскую роль. (Входит, он уже сбросил халат, застегивает пояс на брюках, весело.) У меня репутация режиссера мирового класса. Пока они догадаются, что я полное дерьмо, успею схватить еще два-три гран-при. (Взглянул в окно.) Лежат, ханурики, лодыри проклятые! В поте лица станут есть хлеб свой! Они у меня запрыгают. Они запоют! Э, дьявол, до чего замечательный день!

В е р а П е т р о в н а (упираясь в грудь Хмарова, который пытается привлечь ее в объятия) . Вы делаете мне больно.

Х м а р о в (поднимает ее и водружает на письменный стол, окончательно забыв о только что перенесенном кризисе) . Вы почти научились преодолевать земное тяготение. Еще два-три усилия — и вы воспарите вместе со мной. Чем выше, тем больше радиус обзора, тем больше факторов, над которыми стоит поразмышлять. Посмотрите, как извивается река, то удаляясь, то приближаясь к озеру. Она стремится к нему, как человеческая мысль к истине. Реки не могут не впадать. (Без перехода.) Знаете, что бы я сделал, будь я современником великого Хмыря? Записал бы все это. Кажется, я изрек значительную мысль. (Словно возвратившись издалека.) Ну, здравствуйте! Проклятое ремесло. Каждый раз преодоление. И каждый раз отчаяние. Пора бы привыкнуть, что они чередуются — падения и взлеты. Но каждый раз глубина отчаяния кажется бездонной. (Любуясь Верой Петровной, которая со своего пьедестала внимательно, словно изучая, наблюдает за ним.) Я не устаю все больше и больше влюбляться в вас. И зря. Мой тип — длинноногие блондинки. Они взаимозаменяемы. Вы уникальны. Куда я притулюсь, если вас не будет возле меня? Почему у вас глаза на мокром месте? Вас посмели обидеть?