Николай Мирошниченко - Пьесы

Н е п о к л о н о в (переводя дух) . Жестокий ты философ, Никанор. (Савинскому.) Я не каюсь. Нет. Случись пройти все сызнова — прошел бы. Тем же курсом! С открытым забралом! Напролом, напрямки! (Взглянув на портрет, тихо.) А вот такого… Хребтину волчью сломал бы, но обошел…

С а в и н с к и й (жестко) . Так не бывает. Железная логика твоих же поступков против тебя. Ты повторил бы или все, или — ничего.

Свет гаснет.

Откуда-то издали доносится птичье разноголосье. Оно усиливается, перенося нас в тайгу. На приволье, видимо после продолжительной охоты, мы видим сидящего на пне угрюмого Н е п о к л о н о в а, рядом, как всегда словоохотливого, Н и к а н о р а О х л о п и н а и задумчивого С а в и н с к о г о. Засухин и Чирва где-то на подходе, их ждут.

О х л о п и н (собирая поленья для костра, Непоклонову) . Пальнуть бы надобно. Чего доброго, проскочат.

Где-то неподалеку гремит выстрел. Птицы смолкают, затем снова робко пробуют голоса.

С а в и н с к и й. Чирва и Кузьмич идут прямо на нас.

Н е п о к л о н о в (вскинув ружье, прицелился, но не выстрелил, с грустью) . Перед отлетом паруются.

С а в и н с к и й (провожая взглядом птиц). На такой высоте и я бы, наверно, достал.

О х л о п и н (Савинскому) . А ты, Егор Александрович, не задумывался, отчего человек в небо стал редко поглядывать?

С а в и н с к и й. В голову как-то не приходило.

О х л о п и н. Сам летать научился. Раньше птицей любовался. Завидовал ей. И уважал, конечно. Теперь птица для него не диво.

С а в и н с к и й. Птица не диво. Небо не высота. А Луна не загадка. Да, удивляться мы подразучились.

О х л о п и н (в сторону Непоклонова) . Недаром, видать, раньше говорили: сперва удивись, затем влюбись. По моему стариковскому разумению, любовь завсегда диво.

Н е п о к л о н о в (снова вскинул ружье, прицелился, но не выстрелил) . Молодожены, наверное. Идут крыло к крылу.

С а в и н с к и й (Непоклонову) . Чего ж ты не пальнул?

Н е п о к л о н о в (устало) . Рука былую крепость потеряла. Сразу двух не снять. А одинокому путнику дорога в три раза длиннее кажется.

О х л о п и н (разжигая костер, Савинскому) . Ты все-таки попробовал бы написать про диво дивное.

Н е п о к л о н о в (с вызовом) . Прежде чем писать, надо сперва самому удивиться. Да так, чтобы на всю жизнь! Чтобы на сердце зазубрина осталась…

О х л о п и н (любуясь разгорающимся костром) . Веселый огонек, с виду будто всем светит одинаково. И греет всем в радость. Но теплее других тому, кто поленья в него подкидывает. С чего бы?

Н е п о к л о н о в (подойдя к костру, присел напротив Савинского) . Извечный закон равновесия: сперва отдай, а потом уж и возьми. Казалось бы просто и понятно. Но человек чаще норовит сперва взять. А с отдачей не спешит. Запаздывает. (После паузы.) Иногда трагически запаздывает. (Задумывается и, глядя на костер, тихо читает чьи-то стихи.)

(После паузы, Савинскому.) Что он хотел сказать?

С а в и н с к и й. Огонь — самый древний символ бытия. В нем переплелись жизнь и смерть. И тут, видимо, каждый человек должен находить ответ самостоятельно.

О х л о п и н (подхватывая) . И то верно. До всего доходить своим умом надобно. Словами, к примеру, мы сорим почем зря. А все отчего? Спешим. В душу слова не заглядываем. Некогда. Про иного человека говорят: влюбленный в жизнь. Значит, и звезду в небе видит. И муравья на земле замечает. Любовь всевидяща. В радость она дана человеку. Кто понимает, а кому невдомек. Так и живет себе. А мы, не подумавши, жизнелюбом его величаем. Вроде бы и то, и совсем наоборот. Жизнелюб муравья раздавит. Да что там муравья. (Вздохнув, Савинскому.) Ты про диво дивное все ж напиши. Гляди, кто и задумается. А думающий человек завсегда к природе тянется. Природа мудра. Извечно мудра и терпелива. Наставит всякого, кто ненароком с ноги сбился. Наставит и простит, если сможет…

Свет постепенно гаснет. И в наступающей темноте все ярче и ярче разгорается костер, озаряя задумчивые лица. Медленно опускается занавес.

А н д р е й К о л о б о в — первый секретарь горкома комсомола.