Виктор Гюго - Торквемада

Каков же результат? Обратный он, увы!
Святым ведь стал Арбуэс! Хоть раздаете вы
Удары топора, чины, именья, злато,
Но церковь — жжет она кулак, в котором сжата,
И от гонения лишь крепнет. Поп убит —
И он бессмертным стал. Попов не истребит
Ничто. Из мертвецов в церковном облаченье
И зарождается вот это привиденье —
Поп! Кровь попов вечна и плодоносна кость.
На пастырях живых свою сорвем мы злость,
А мертвым — молимся. Подите истребите
Всех изуверов злых, а после устремите
Взор к небу чистому: увидите, что там
Полным-полно святых, каких угодно вам.
Знай только кланяйся да падай на колени.
Нет, государь мой, я от церкви в восхищеньи!
И, будет ли она царицей иль рабой,—
Последние слова оставит за собой.
Она — везде. Червя вы давите, а змеи
Ползут.

Она — болезнь, и я охвачен ею.
Ты прав! Идя на Рим, кто не был побежден?
Смириться надо мне.

Как! Согласился он?
Обычно он идет наперекор советам,
Противоборствует; и надобно при этом,
Чтоб он на север шел, толкать его на юг.
Увы, на этот раз он мне поверил вдруг.
Напрасно я хитрил! То было заблужденьем
Тут надо напрямик! Ну, ладно: стиль изменим.

Вы дали вырасти священнику тому,
И так разросся он, что равных нет ему.

Да, Торквемада…

Всей Испанией владеет!
Он здешним папой стал. И в когти он умеет
Забрать мгновенно все, чего хотели вы
Коснуться ноготком. Те дни прошли, увы,
Когда в монастыри входить вам удавалось
И церковь цепкая с добычей расставалась.
Мятежного попа повесить вы могли,
А нынче этот поп сильней, чем короли.
Что ваши палачи? Ничто. Ведь, если надо,
Всех судей короля осудит Торквемада.
Он ухмыляется! Сожжет его костер
Все ваши виселицы! Это, мой сеньор,
Неравная дуэль. Ему, а не другому
Принадлежит весь мир. Как жжет огонь солому,
Он может точно так испепелять людей.
Во всех дворцах введен устав монастырей,
Монашество у нас все глушит, как терновник.
Угрюмый изувер — он этому виновник.
Спасайтесь кто куда! Берет и смелых страх.
Смирились гордецы. И вот во всех концах,
Везде, от Кадикса вплоть до самой Тортосы,
Чем люди заняты? Они строчат доносы.
Маркиз Альфонс в тюрьме, и принц Вианский там,
И оба ведь они, король, кузены вам.
Инфант Тудельский взят. Повсюду скорбь и горе.
При дон Рамиро иль при донье Леоноре
Прекрасно жил народ, плясать и петь был рад.
Умолк невинный смех. Сегодня все молчат.
Нет роскоши. Пиры внушают подозренье.
Испания сейчас под трауром, в смятенье:
Был праздник — и угас. Король, ваш лес уйдет
На то, чтоб рос и рос смолистый эшафот.
И не хватает дров! А преступлений мнимых
Уже не отличить от подлинно творимых.
Теперь казнят за все. Свидетелей найдут!
Отцы своих сынов сегодня предают,
А сыновья — отцов! Коль ты случайно даже
Уронишь наземь крест, тебя сожгут сейчас же.
В любом движении, в любых твоих словах
Увидят смертный грех. Ужасный тот монах
В жестокость лютую сегодня превращает
Завет спасителя. За ересь почитает
В своем безумии любую мелочь он.
И будешь заживо ты на костре сожжен,
Коль вздумал размышлять, коль Соломоном клялся; [34] …Коль Соломоном клялся… Иль знаки странные на ногти ты нанес… Иль мертвеца к стене ты повернул лицом… — Виновные в подобных поступках действительно подлежали суду инквизиции. В "Критической истории инквизиции в Испании" (изданной на французском языке в 1817–1818 гг.) бежавшего во Францию бывшего секретаря испанской инквизиции Хуана-Антонио Льоренте, послужившей Гюго одним из источников при работе над этой драмой, приводится приказ инквизиции, обязывающий всех "добрых христиан" доносить о каждом, "кто, перед тем как зарезать животное, которым он хочет питаться, смотрит, нет ли на лезвии ножа… зазубрины, проводя им по ногтю пальца"; или еще: "Если в смертный час он повертывает лицо к стене или если его кто-нибудь другой кладет в такое положение раньше, чем он испустит дух" и т. д. Чтобы отправить человека на костер как колдуна, достаточно было голословного обвинения его двумя лицами в одном из подобных поступков.
И если донесут, что с бесом ты шептался,
И если в постный день посмел ходить ты бос,
Иль знаки странные на ногти ты нанес,
На слишком пожилой ты женщине женился
Иль на молоденькой, иль в бегство не пустился
От подпоясанных ременным кушаком,
Иль мертвеца к стене ты повернул лицом,
Иль скатертью свой стол в субботу накрываешь,
На рождество осла из стойла прогоняешь,
Иль чаще, чем Христу, молиться вздумал, плут,
Отцу небесному, — за все тебя сожгут!
Произносить стихи, идя за гробом друга;
За дверью в темноте рыдать; иль без испуга
Бродить по пустырям и в тишине молчать;
Иль с утренней звездой рассветный час встречать,—
Все — преступление! Увы! Костры пылают,
Заря багровая все небо застилает.
Не кровь ли подданных по небу растеклась?
Так отберут, король, всю армию у вас,
И будет некого вам на врага обрушить!
Да что там говорить! Король не хочет слушать.
А слово бы сказал — и кончено! Но нет!
Испания в тюрьме! И в довершенье бед
Народ не знает вас, от короля далек он.
И вот сегодня здесь, сеньор, у ваших окон…