Эгон Раннет - Пьесы

Мать встает, пошатываясь, делает несколько шагов вперед, стоит в оцепенении. Педаяс останавливается у двери. Затем быстро подходит к Марту и берет его руку. Осторожно опускает руку на прежнее место. Медленно осматривается. Замечает на полу ружье. Переводит взгляд на мать.

М а т ь (стоит неподвижно, глядя в одну точку) . Он убил моего сына… Моего потерянного и вновь обретенного сына! Это я помогла убить его. Я велела вынуть патроны! А тот убежал… Убил — и убежал…

П е д а я с. Убежал? Нет, Райесмика мы схватили тут же, метрах в тридцати от дома.

М а т ь. Схватили? Живым?

П е д а я с. Живым.

М а т ь. Слышишь, сын? Его схватили. Его все-таки схватили.

В прихожую вбегает А н н и к а.

А н н и к а (врываясь в комнату) . Мама, что здесь случилось? (Бросается к кушетке, шепчет.) Март… Март, дорогой!.. Мама!.. Март умер… Мама!

Педаяс тихо стоит позади. Анника его не замечает.

М а т ь. Да, Анника… Умер… Может быть, искупил свои грехи… Нет у меня больше сына. Но… что тебе до этого?..

А н н и к а. Что мне до этого? (В отчаянии кричит.) Мама!..

З а н а в е с.

1958

Адам.

Мээла.

Яагуп.

Действие происходит в конце 50-х годов в одном из малонаселенных уголков Эстонской ССР.

Полутемная комната. Справа — низенькое, подслеповатое оконце, сквозь которое едва проникает лунный свет. В глубине сцены, за стеной, высятся деревья-великаны; там угадывается вековой лес. Временами в верхушках деревьев шумит ветер. Скользят тени, отбрасываемые набегающими облаками, и тогда в комнате и в лесу становится темно.

Слышно, как кто-то легко взбегает по деревянному крыльцу, вытирает ноги, дергает ручку наружной двери в задней стене. Это М э э л а. Вот она уже колотит в дверь кулаком, а через мгновение заглядывает в окно, барабанит в стекла.

М э э л а (с улицы, звонким, как у ребенка, голосом) . Откройте дверь, мужчины! Откройте!.. Я не вижу вас, дьяволы! (Снова подходит к двери, дергает ручку, громко стучит.) Откройте дверь, вы, короеды! Лешие… Волки! Ну, погодите же… Я проучу вас…

Минутная тишина.

Что это значит?!.

Слышно, как поворачивается ключ в замке, дверь распахивается, в темную комнату входит М э э л а.

До чего хитры… Положили ключ под крыльцо, будто никого нет дома. А в комнату влезли через окно! Знаю я вас… (Быстро идет к двери, что справа, распахивает ее, прислушивается. Затем бежит к двери, что слева, раскрывает ее и тоже прислушивается.) Черти… (Пауза.) А может, в самом деле никого нет?.. (Спешит налево, к очагу, наклоняется над ним.) Зола холодная… Дрова на месте. Как утром положила, так и лежат.

Мээла берет спички, чиркает; потрескивает береста, дрова, сложенные в очаге, разгораются. Отсвет постепенно увеличивающегося, колеблющегося пламени в очаге падает на Мээлу — она угрюма и печальна. Но вот она поднимается, подходит к наружной двери, захлопывает, затем идет направо, к радиоле, и включает ее. С пачкой пластинок подходит к огню, выбирает одну, снова идет к радиоле и ставит пластинку. Возвращается на прежнее место, присаживается у очага. Из радиолы несутся звуки «Ночной серенады» Фанчулли. Мээла сидит понуро, она словно и не слушает веселой итальянской песенки. Затем вдруг поднимает голову — на деревянном крыльце раздаются чьи-то шаги. Глаза Мээлы вспыхивают радостью и надеждой. Она поворачивается, открывается дверь — в дверном проеме, на фоне льющегося снаружи лунного света, стоит Я а г у п. Мээла мрачнеет еще больше и остается сидеть, глядя на огонь.

Яагуп переступает высокий порог, включает свет и всовывает ключ в скважину с внутренней стороны двери. Яагупу под шестьдесят. У него тяжелый и жесткий взгляд, седая подстриженная борода; на нем темное, без мехового воротника, полупальто, галифе из домотканой шерсти, сапоги; под мышкой он держит плоский, обернутый бумагой пакет. Сняв с головы форменную фуражку лесника, Яагуп пытливо осматривается вокруг.

Перед нами просторная комната с бревенчатыми стенами, потемневшими от пыли и дыма, копившихся здесь, возможно, столетиями. Многое свидетельствует о том, что в этом доме жило не одно поколение лесников. На стенах висят волчьи и медвежьи шкуры, оленьи рога, несколько чучел птиц и маленькие, с проворным маятником, часы. Поперек медвежьей шкуры — рогатина времен прадедов. В глубине комнаты, слева, — низкие нары, покрытые ярким, с эстонским рисунком, ковром. У самых нар, из стены, торчит небольшой козий рог, на нем висит зимняя меховая шапка, какие в тридцатых годах носили в Эстонии лесники. Посреди комнаты — большой стол с толстой щербатой столешницей, две длинные скамьи из расколотого вдоль бревна, несколько громоздких табуреток. На переднем плане слева — грубой кладки подножие дымовой трубы, рядом — большой низкий очаг, сложенный из валунов. Устье очага расположено таким образом, что зрители в зале не видят пламени, лишь его отсвет отражается на лицах сидящих перед очагом и причудливо играет на стенах комнаты. Перед очагом — низенький, широкий чурбан для рубки хвороста.