Исидор Шток - Пьесы

Свет в домике меркнет.

Я — мне 37 лет.

АННА НИКОЛАЕВНА ОХОТНИКОВА, 70 лет.

СОНЯ — ее дочь, 42 года.

ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ СКРЫПЧЕНКО.

СИМОЧКА, 22 лет }

СЕРГЕЙ, 19 лет } их дети

ХУСАИН — муж Симочки.

ЮЛЯ — подруга Симочки.

ИЗУМРЕСКУ.

Я. Вот я снова здесь, в Петровском парке, у Петровского дворца, и мне тридцать семь лет. Четыре месяца назад окончилась большая война. Мой Петровский парк запущен, на Дворцовой аллее по дороге к стадиону «Динамо» выстроены какие-то балаганы из досок, фанеры, листов железа. Деревья разрослись, запущены. А сам дворец, во время войны закамуфлированный под сборище палаток и маленьких изб, теперь ремонтируется. От стадиона, где идет футбол, несутся голоса громкоговорителей, иногда музыка — марши… На облезлой садовой скамейке сидим мы: Василий Скрыпченко и я. У Василия седые баки, глубокие морщины. На гимнастерке ордена и медали, в руке вместо стека трость, на которую он опирается. Мы оба рады встрече, беседуем, покуриваем.

С к р ы п ч е н к о. Разыскал я тебя все-таки!

Я. Нет! Это я тебя разыскал.

С к р ы п ч е н к о. Ну уж нет — я. Огладить лошадей! (Хохочет.) Помнишь, как мы тогда с тобой нэпманов били на Арбате?

Я. Не столько мы их били на Арбате, сколько бежали от милиции.

С к р ы п ч е н к о. Подробностей не помню. Как ты живешь? Слыхал я, что ты на флоте служил, на Севере, на подводных лодках катался.

Я. Было немного.

С к р ы п ч е н к о. А я, как началась война, в ополчение пошел, потом к конникам Доватора пристал, потом в окружение попал, потом из окружения выбился и — к партизанам. Под Смоленском. Командира у нас убили, я стал командиром! Они меня, гады, знаешь как прозвали? Копытом! Потом, когда с армией соединились, на запад поперли. Ранило, год по госпиталям провалялся. Сонька разыскала, выходила. Теперь опять на ипподроме работаю, в спортивном обществе «Урожай», рысистую породу выращиваю… А теперь аллюр три креста! За мной, туда, где нас ждут.

Я. Погоди, погоди, Вася. Осади! Как там Охотниковы, расскажи?

С к р ы п ч е н к о. Николай Осипович умер в войну. Папу еще до войны схоронили, да ведь теперь ему было бы сто пятнадцать лет, нереально. Анна Николаевна жива, здравствует, внучку мою нянчит.

Я. Как это внучку?

С к р ы п ч е н к о. Симочкину дочку.

Я. Кто такая Симочка?

С к р ы п ч е н к о. Все забыл! А Соньку ты хоть помнишь? Дочку Анны Николаевны и Николая Осиповича?

Я. Жену Изумруда?

С к р ы п ч е н к о. Какого к черту Изумруда?! Мою жену! Ну вот у нее дочка была…

Я. В колыбели лежала?

С к р ы п ч е н к о. Два годика ей было. Теперь у ней самой дочка. Внучка наша с Сонькой.

Я. Понятно. Как исчез Изумруд, ты женился на Соне?

С к р ы п ч е н к о. Наконец-то сообразил. Ну да ведь ты писатель, соображаешь плохо. Скрылся этот Изумруд, пропал гад, бросил их… Удочерил я эту девчонку. А потом у нас с Сонькой еще Сережка появился. Летчик, курсант, красавец парень. Сегодня увидишь.

Я. И он тоже женился?

С к р ы п ч е н к о. Собирается. Только ведь девятнадцать лет! Звания не имеет, курсант, рядовой. Попалась ему девка, ну шлюха, настоящая шлюха. А он парень доверчивый, окрутила она его. А сама на стороне ребенка имеет. Авария! Вот сегодня день рождения Анны Николаевны, аккурат ей сегодня семьдесят. Соберется вся семья, и ты как наш старый друг будешь. Хусаин, муж Симочки, будет, дурак этот. Сядем, поговорим, постановим. Растрепался наш дом, покуда я на войне был. Помоги, друг, подними мой авторитет, ты ведь обо мне когда-то до войны статью печатал в газете. Объясни им теперь, что меня слушать надо, что не такой уж я дурак.

Я. И опять мы идем по Петровскому парку, в другую от стадиона сторону, мимо бывшего ресторана «Аполло» — теперь клуб Воздушной академии, мимо бывшего дома Скалкина, где теперь Музей авиации, мимо знакомых с юности избушек Старого Зыкова… Затихают звуки марша, несущегося со стадиона, и ближе песня о калитке.

Все та же зала в деревянном особнячке Охотниковых. Рядом с медвежьей шкурой на стене большие портреты Папу и Николая Осиповича Охотниковых с гитарой в руке. По-прежнему старая серебряная подкова над дверью. Все та же колыбель, где когда-то лежала Симочка, а теперь спит ее дочка. Рядом с большим столом маленький, на котором раньше стоял граммофон с трубой, теперь — патефон, крутится пластинка со старой песней. У стола хлопочут две женщины: поседевшая, но все такая же прекрасная, стройная и величественная А н н а Н и к о л а е в н а и ее дочь сорокадвухлетняя С о н я. Раскрыты шкаф и старый сундук, откуда Соня достает женские наряды: платья, шали, кофты, накидки и раскладывает на креслах и на стульях. У Анны Николаевны в руке электрический утюг с длинным проводом.