Евгений Водолазкин - Музей

МЕДВЕДЬ. Буква в букву. А еще: «Благодарю, – говорит, – за бдительность, только Николаева вы уж мне отпустите. Он там по заданию».

КИРОВ. Это по чьему же заданию?

МЕДВЕДЬ. По музейному.

ГОЛОС С.-Т. Товарищ Николаев выступил с идеей создать музей. Товарищ Николаев – зачинатель движения за музеи нового типа. Застрельщик инициативы!

КИРОВ. Застрельщик?

МЕДВЕДЬ. Он самый, Сергей Миронович. Без таких, как он, музеи не создаются.

ГОЛОС С.-Т. Ведь это прекрасно, товарищи! Ура!

Ночь. Домашний кабинет Кирова. Полумрак. Киров сидит за столом, положив голову на руки. В свете направленного луча неслышно возникает Сталин.

СТАЛИН ( кладет руку на плечо Кирова ). Здравствуй, брат.

КИРОВ ( резко вставая ). Иосиф?

СТАЛИН. Иосиф, кто же еще? Брат твой Иосиф. ( Помолчав. ) Скажи, Мирон, брат ты мне или нет?

КИРОВ. Брат, конечно. Самый близкий, Иосиф!

СТАЛИН. Тяжко мне. Братья, братья, что же вы сделали с бедным Иосифом?

КИРОВ. О чем ты, товарищ Сталин?

СТАЛИН. Да так, вспомнилось, знаешь. Грустная история. Жил-был человек, звали его Иосиф. А братья взяли его и продали. То есть, просто продали, что называется, с потрохами. Вот, собственно, и все.

КИРОВ. Жалко его по-человечески.

СТАЛИН. Не то слово. Достойнейший товарищ был: красавец, умница. А уж честный какой – не передать! Народным хозяйством целой страны управлял. И ни разу, заметь – ни разу! – не проворовался!

КИРОВ. Это в какой же местности?

СТАЛИН. Довольно далеко, в Земле египетской. А ты думал – в Ленинградской области? Нет, брат, в Египте. Там урожай по два раза в год собирают. Вот ты, товарищ Киров, смог бы двухразовый урожай обеспечить? Вызвал бы египетских товарищей на соцсоревнование?

КИРОВ ( после паузы ). Если бы партия…

СТАЛИН. Партия, партия… Ничего бы ты не смог. Какой же ты после этого хозяйственник? Тяжко мне, Мирон.

КИРОВ. Из-за урожая?

СТАЛИН. Из-за урожая. И из-за всего остального тоже, знаешь. Урожай-то ладно, хрен с ним. Это я еще переживу. Плохо, что ты меня больше не любишь.

КИРОВ. Не люблю?

СТАЛИН. Не любишь.

КИРОВ. Да как ты мог подумать такое, Иосиф? Это я ли не люблю?

СТАЛИН. Не любишь.

КИРОВ. Ну, знаешь… Я, может, в жизни так никого не любил, как тебя!

СТАЛИН. Докажи.

КИРОВ. Да я хоть сейчас… Иосиф, ты пойми…

СТАЛИН. Я ведь, Мирон, в духовной семинарии учился. И вот описывали нам такой случай. Один человек по имени Авраам имел сына Исаака.

КИРОВ. Евреи, что ли?

СТАЛИН. Есть такое мнение. Так вот когда Аврааму потребовалось доказать свою преданность, он готов был убить Исаака, понимаешь? А Бог остановил его руку. Ну, чего молчишь?

КИРОВ. У меня нет сына.

СТАЛИН. Нет сына, говоришь? Нет так нет, ничего не поделаешь. Не рожать же его для такого случая. А смог бы ты хотя бы себя самого убить? Ну, ради меня, предположим.

КИРОВ. Ради тебя?

СТАЛИН. Предположим.

КИРОВ. Если бы на тебя, Иосиф, покушались, я закрыл бы тебя своей грудью.

СТАЛИН. К чертовой матери грудь! Я тебя спрашиваю, смог бы ты умереть просто так ради меня? Просто, чтобы доказать свою преданность?

КИРОВ. Но если я умру, меня больше не будет.

СТАЛИН. Ты чертовски проницателен.

КИРОВ. Разве нельзя преданность доказать как-то иначе? Только смертью?

СТАЛИН. Только смертью, Мирон, только смертью. Ты не падай духом, я ведь для примера говорю. Так, к слову пришлось. Ты говоришь: люблю, а я говорю: докажи. Но ведь я не требую доказывать, верно?

КИРОВ. А ты бы… остановил мою руку?

СТАЛИН. Не знаю, Мирон, я не Бог.

КИРОВ. Иосиф, брат мой, жертва должна быть осмысленной. Она должна принести пользу.

СТАЛИН. А кто тебе сказал, что она не будет осмысленной? Это будет историческая смерть. Если тебя убьют наши враги, у нас будет повод сокрушить их.

КИРОВ. Давай сокрушим их без повода! За нами сила, Иосиф, и – какая сила!

СТАЛИН. Братья, братья, что вы делаете с бедным Иосифом? Нужна не только сила: нужна жертва. Вам всем только силу подавай, не умеете вы жертвовать. Ты пойми, Мирон, тебя эта смерть бессмертным сделает! Кто ты есть сейчас? Чинуша, секретарь обкома. А завтра ты будешь монументальным, в бронзе будешь. Музей твой создадим, хочешь – прямо в твоей квартире? Как пушкинский на Мойке. Последняя квартира Кирова. Представляешь, как торжественно: тишина, у всех на глазах слезы, у всех тапочки поверх обуви. И скользят они в этих тапочках по твоей квартире, а им рассказывают, как после дуэли с отщепенцем Зиновьевым в рабочий кабинет внесли смертельно раненного товарища Кирова. А здесь ( показывает на кровать ) товарищ Сталин кормил товарища Кирова ягодой морошкой. По его личной предсмертной просьбе. Ну, вот, ты уж и сам плачешь. Пробирает ведь? Только никогда Зиновьев на дуэль не согласится: такое говно! Подошлет к подъезду наемного убийцу – и взятки гладки. Поди потом доказывай, что Зиновьев. Ты бы хоть записку предсмертную написал, что ли: чувствую, мол, убьет меня отщепенец Зиновьев. Или просто: своей безудержной пропагандой отщепенец Зиновьев довел меня до самоубийства. А то получится, что смерть твоя была напрасной – очень красиво!