Драмы и комедии

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Оставь меня в покое.

Х а л и м о н (разочарованно) . В покое, вишь ты! Должно, пани наша еда не по вкусу?

М и х а л ь. Известно, она к пшиколаду привыкши. (Придвигает к себе котелок и с аппетитом ест.)

Пани Яндрыховская глубоко вздыхает и начинает писать.

Х а л и м о н (Михалю, таинственно) . Пишет. Гляди, гляди, как выкручивает.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я (написав еще несколько слов, складывает бумажку пополам и подает Халимону) . Отдайте своему начальнику.

Х а л и м о н (разглядывая бумажку) . Накрутила по-своему. Ничего не разобрать. (Кричит.) Начальник, готово!

Д а н и л а, д е д Б а д ы л ь и Б а т у р а вылезают из шалаша.

Д а н и л а. Давай сюда. (Берет бумажку, разглядывает, потом передает Батуре.) По-польски. Ты тут что-нибудь разберешь?

Б а т у р а (взяв бумажку) . Если б печатное, так еще как-нибудь…

Д а н и л а. Черт его знает, что она тут написала.

Б а т у р а. Что же будем делать?

Д а н и л а. Ну что ж, подведет, так сама себя. Отнесешь это. А чтоб крепче было, мы еще от себя припишем. (Халимону.) Халимон, уложи пани спать. Подстели ей что-нибудь. (Присаживается к пню и пишет.)

Х а л и м о н. Прошу, пани, в люлечку бай. (Берет пани Яндрыховскую под руку, Михалю.) Иди нарви моху под бок.

М и х а л ь. Чирей ей под бок.

Х а л и м о н. Иди. Чирей у ней и без твоей милости сядет.

М и х а л ь и Х а л и м о н уходят с п а н и Я н д р ы х о в с к о й.

Д а н и л а (Батуре) . Вот какую ноту я ему написал. (Читает.) «Пан Яндрыховский! Если ты, собачья твоя душа, завтра же не выпустишь моих трех хлопцев и всех крестьян, так мамаше твоей будет капут. А тебе самому я все равно когда-нибудь просверлю дырку во лбу. Это пишет тебе Данила Дрыль». (Батуре.) Хватит?

Б а т у р а. Дырки во лбу одной хватит.

Д а н и л а. А писать хватит?

Б а т у р а. По-моему, ясно.

Д а н и л а. Так доставишь?

Б а т у р а. Завтра рано утром будет там. (Сворачивает бумажку и кладет в шапку.)

Д а н и л а (деду Бадылю) . А тебя, дед Микола, знаешь, кто сюда вытребовал?

Д е д Б а д ы л ь. Ну, наверно, ты?

Д а н и л а. Тот, что сватом приезжал зимой.

Д е д Б а д ы л ь. Товарищ Ломоть?

Д а н и л а. Да, да.

Д е д Б а д ы л ь. А он здесь?

Д а н и л а. Нет, его тут уже нет, но ты хвалился тогда, что знаешь хорошо этот лес и дорогу аж до Гневани.

Д е д Б а д ы л ь. Я не хвалился, я и вправду знаю.

Д а н и л а. Так вот тебе работа: пройти той дорогой, которую ты знаешь, этим лесом до самой Гневани.

Д е д Б а д ы л ь. Только и всего?

Д а н и л а. Только и всего.

Д е д Б а д ы л ь. Так что ж это за работа! Он, что же, шуточки со мной шутит?

Д а н и л а. Это не шуточки. Там ты дойдешь до штаба дивизии, разыщешь Ломтя и расскажешь, каким путем ты шел и какова дорога. Только подробно: где можно пройти, где проехать верхом, где с кладью, а где только налегке; где топь и дорога завалена буреломом; где брод через речку и глубоко ли — по пояс тебе или по самую бороду.

Д е д Б а д ы л ь. Ага, понимаю. Так это большевистское войско тут пройдет?

Д а н и л а. Паны считают, что через этот лес и болото войска пройти не могут.

Д е д Б а д ы л ь. Пускай они себе считают по-своему, а мы по-своему посчитаем.

Д а н и л а. Все их силы на большаке, там они думают встретить красных.

Д е д Б а д ы л ь. А им отсюда — в бок.

Д а н и л а. В бок. Только, дед, смотри, не проболтайся как-нибудь. Ты этим можешь много народу погубить.

Д е д Б а д ы л ь. Что я, маленький? Да кто ко мне, старику, привяжется?

Д а н и л а. А если паны задержат?

Д е д Б а д ы л ь. Я найду, что сказать. Праздник подходит, Вознесенье. В Гневани всегда престольный справляли. Сколько всяких нищих стекалось да богомольцев! Скажу, на богомолье иду. Смерть близко, так дал обет чудотворной иконе поклониться. Дня за три и дотопаю помаленьку.

Д а н и л а. Спешить не нужно. Пойдешь одной дорогой, увидишь, что топь, нельзя проехать, вернись назад, пройди другой, погляди.

Д е д Б а д ы л ь. Оно так — нищему верста не круг.

Д а н и л а. Может, придется тебе там и месяц и больше пробыть. А назад — дадут тебе коня и будешь ехать впереди с командиром, дорогу показывать. В деревню свою въедешь — не узнают.

Д е д Б а д ы л ь. Как Куропаткин…

Вдали слышны голоса партизан: «Антона… убили… убили…» Данила нахмурился.

На самодельных носилках приносят убитого и кладут перед шалашом. Сразу все собираются партизаны: и те, что вернулись из похода, — с оружием, хмурые, утомленные, — и те, что готовили ужин. Данила медленно снимает шапку. За ним и все партизаны. Глубокое молчание.