Драмы и комедии

Д е д Б а д ы л ь. Попрыскать бы ее, гадюку, как она нас прыскала.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я (становится на колени и заламывает руки) . Боже милосердный! Молюсь тебе, как сын твой молился в саду Гефсиманском. Если можно, пусть минует меня чаша сия. Пошли огонь небесный, пусть ударит гром и испепелит дотла негодяев, поднявших руку на верную слугу твою.

Д е д Б а д ы л ь (замахиваясь посохом) . Ах, паскуда! Вот как трахну, так будет тебе гром.

Д а н и л а. Погоди, дед. Мы все сделаем по порядку.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Болесь, дитя мое! Прощай навеки!

Д а н и л а. Не помирай, пани, ты нам еще нужна.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. На глумление? Лучше смерть.

Д а н и л а. Мы караем, но не издеваемся… Болесь — это ваш сын, уездный начальник?

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Мой сын.

Д а н и л а. То самое ваше дитятко, от которого весь уезд стонет?

Пани Яндрыховская молчит.

Вы знаете, что от него весь уезд стонет?

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Мой сын выполняет ту миссию, которую возложила на него отчизна.

Д е д Б а д ы л ь. Погоди, мы еще припомним ему эту миссию.

Д а н и л а. А на пани отчизна тоже возложила миссию — народ истязать?

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я слабая женщина, я никого истязать не могу.

Х а л и м о н. Ах, чтоб ты сдохла, слабая! Михаль, покажи ей, как она тебя расписала.

М и х а л ь (с серьезным видом развязывает ремешок. Глядя на Данилу) . Показать?

Д а н и л а. Не надо. Пани и так хорошо помнит.

Д е д Б а д ы л ь. Сама же как будто на конюшне была.

Д а н и л а. А без хлеба и без крова пани людей оставила, с сумой пустила — это тоже от слабости и от большой доброты?

Пани Яндрыховская молчит.

А в тюрьму сажала… Так вот что, пани… За надругательство над людьми, за истязания я вас… приговариваю к смерти.

Пани Яндрыховская закрывает лицо руками, ноги ее подкашиваются.

Х а л и м о н (поддерживая ее) . Стой, чтобы ты сдохла, чего валишься до времени!

Д а н и л а. Но я помилую вас, если вы выполните одно условие.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Если это в моих силах.

Д е д Б а д ы л ь (Даниле, взволнованно) . Как это ты помилуешь? А если я не помилую? А если твоя мать, покойница, не помилует?

Д а н и л а. Не горячись, дед, дослушай до конца. Я говорю так не потому, что жалею эту гадину, а потому, что хочу спасти людей, которым грозит смерть. (К пани.) У вашего сына в лапах находятся трое моих партизан. Их ждет расстрел. Так напишите своему сыну, этому сукину сыну уездному начальнику пану Яндрыховскому, чтобы он немедленно их выпустил. Напишите также, чтобы он выпустил тех крестьян, которых вы засадили в тюрьму, и вернул им все отобранное. Не забывайте, что́ с вами будет, если я не выручу этих ладей.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Но ведь это дела государственные, сын может меня не послушать.

Д а н и л а. Напишите так, чтобы послушал. Слезу пустите. Вы это умеете, учить вас не надо. Вот вам бумага и карандаш. (Выносит из шалаша бумагу и карандаш и подает пани Яндрыховской.)

Х а л и м о н. Прошу, пани, к столу. (Берет Яндрыховскую под руку, подводит к пню и усаживает на кочку.) Кресло хотя низковатое, зато мягкое.

Д а н и л а. Пишите, я жду.

Пани Яндрыховская пробует писать, но руки у нее дрожат, карандаш скачет по бумаге, ничего не получается.

Х а л и м о н. Пани не может писать. Она очень с дороги устала.

Д а н и л а. Пускай посидит, отдохнет. Присмотри тут за ней… (Батуре и деду Бадылю.) А мы тем временем поговорим, что дальше делать.

Д а н и л а залезает в шалаш. За ним Б а т у р а и д е д Б а д ы л ь. Там они ведут тихий разговор.

Пани Яндрыховская, как окаменевшая, сидит возле пня. Вокруг нее увивается Халимон.

Х а л и м о н. Прости, пани. Я и забыл, что из-за нас ты не поужинала сегодня. А дорога тяжелая — по камням, по корням… пани проголодалась. Михаль, там хлопцы картошку варили, тащи сюда. Да хлеба побольше захвати.

М и х а л ь. Несу. (Уходит.)

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я не хочу есть.

Х а л и м о н. Не хочу, а сама на ногах стоять не может. Карандаша — и то в руках не удержит.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я не буду есть.

Х а л и м о н. Не плети, пани, ерунды! Ты, может, нарочно хочешь с голоду помереть, чтоб наших хлопцев расстреляли?

М и х а л ь приносит котелок картошки и большую краюху хлеба.

Ешь, пани, не стесняйся.

М и х а л ь. Весь век наше ела и не стеснялась.

П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я не могу.

Х а л и м о н. Чего там — не могу! Умнешь этот котелок картошки, и ладно будет. И ноги крепче станут и руками владеть начнешь. Только бы письмо как-нибудь написала, а там хоть и в рот ничего не бери.