Уильям Шекспир: Сонеты

Но ты бы, милый друг, мог пощадить меня
И не давать страстям и юности мятежной
На путь тот направлять заблудшего себя,
Где должен будешь ты попрать две клятвы
нежных:

Ее — сразив ее своею, красотой,
И лживую свою, слукавивши со мной.

Не в том беда, что ты красоткой обладаешь,
Хоть горячо ее любил я — понимаешь,
А в том, что и она владеет уж тобой;
А это тяжелей всего мне, милый мой.

Но я молчу, своих обидчиков прощая:
Ты любишь потому, что я люблю ее;
Она ж кидает тень на счастие мое,
Тебе любить себя открыто позволяя.

Расстанься с ним — она его приобретет;
А потеряй ее — мой друг ее возьмет;
Они сойдутся, я ж обоих потеряю,
Причем мне оба крест на плечи взвалят — знаю.

Но вот в чем счастье: друг и я одно звено,
И значит, что любим я ею с ним равно.

Глаза мои, укрыв под веками себя,
Не никнут уж, сойдясь с немилым им
предметом,
Затем что смотрят лишь на чудную тебя —
И тьма ложится в прах и делается светом.

А ты, чья тень на тьму кидает тихий свет,
Как ярко б заблистал твой образ средь планет,
Когда и тень твоя, представ во мраке ночи,
Могла мне озарить невидящие очи!

И что за благодать была б для глаз моих
Увидеть образ твой в игре лучей дневных,
Когда и тень твоя, с неясными чертами,
Средь ночи и во сне мелькает пред глазами.

Когда ты не со мной, я вижу ночь во дне.
И ночь сияет днем, лишь явишься ко мне.

Когда мое, как мысль, легко бы тело было,
Ничто бы в мире всем мне путь не преградило,
И вопреки всему — природе и судьбе —
Я с мира рубежа примчался бы к тебе.

Тогда, хотя б в тот миг стопы мои стояли
На вечных ледниках окраины земли,
Мгновенно бы меня желания умчали,
А вихри чрез моря к тебе перенесли.

Но мысль меня гнетет, что я — не мысль, и
следом
Носиться не могу, царица, за тобой,
А принужден водой и матерью-землей
С слезами ожидать конца грядущим бедам —

И ничего от двух стихий не получить,
За исключеньем слез, сужденных им точить.

Другие ж две — огонь и воздух легкокрылый —
Всегда с тобой, где б твой ни находился
милый.
И бережно несут, легко, как тихий вздох,
Один — мои мечты, другой — мои желанья.

Когда же эти два крылатые созданья
Уходят — жизнь моя, сложась из четырех
Стихий, течет с двумя и, молча, до тех пор,
Склонясь на смертный одр, тоской на нем
томится.

Пока чета послов к одру не возвратится
И не вернется в грудь огонь, живящий взор.
Теперь они со мной, свершивши путь свой
дальний,
И шепчут, что огнем в ней бьет живая кровь.

Я радуюсь тому — и тотчас же шлю вновь
К тебе их, милый друг, разбитый и печальный.

Глаза и сердце в бой вступают меж собою,
Чтоб разделить восторг твоею красотою.
Глаза мои хотят от сердца заслонить
Твой образ; сердце ж прав желает их лишить —

И говорит, что ты, мой друг, в нем обитаешь,
В убежище, куда не проникает глаз;
Глаза же говорят при этом каждый раз,
Что ты во всей красе в их блеске восседаешь.

Чтоб этот спор решить, приходится спросить
У мыслей, в сердце том живущих непрестанно, —
И мощный голос их спешит определить
Что сердцу, что глазам в тебе принадлежит:

«Глазам принадлежит наружное безданно,
А сердцу — право быть близ сердца постоянно».

Блеск глаз и сердца бой склоняются друг к
другу,
И каждый оказать другому мнит услугу.
Когда глаза тебя стремятся увидать,
А сердце вздох в груди старается сдержать, —

Тогда глаза живут твоим изображеньем
И манят сердце вдаль, пленяя наслажденьем;
Иной же раз глаза играют роль гостей
У сердца и мечтой с ним тешатся своей.

Итак, благодаря портрету или страсти,
Ты, и вдали живя, живешь всегда со мной,
Затем что мыслей ты избегнуть не во власти,
Когда я с ними век, они ж всегда с тобой;

А если и уснут, то образ твой здесь будет
И — на восторг глазам и сердцу — их разбудит.

Сбираясь в путь и свой бросая уголок,
Я осторожно все припрятал под замок,
Чтоб все, что покидал, нетронутым осталось
И от лукавых рук все время охранялось.