Константин Симонов - Русский вопрос

Гульд.Подумай до завтра.

Смит (встав). Подумай, подумай! А что тут думать? Конечно, в моем нынешнем положении ехать надо. Глупо не ехать. Но я не могу.

Пауза.

Слушай, одолжи мне сотню долларов – мне нужно сегодня. Так или иначе, я их отработаю и отдам.

Гульд.Может быть, больше?

Смит.Нет, сто.

Гульд.Держи. (Нажимает кнопку звонка.)

Входит Джесси.

Джесси.Да.

Гульд.Джесси, во-первых, мы уходим. (Кивает на телефон.)

Джесси (садясь). Хорошо, я буду здесь.

Гульд.Во-вторых, передайте патрону, что я ему позволю, а Смит придет с ответом завтра в двенадцать. Ну, и в-третьих, до свиданья.

Джесси.До свиданья.

Смит.До свиданья, Джесси.

Джесси.До свиданья.

Гульд выходит первым. Смит задерживается в дверях.

Смит.Джесси.

Джесси.Да, милый.

Смит.В десять тридцать в Пресс-баре. Да?

Джесси.Да, милый.

Смит выходит.

(Встает, проходит по комнате.) Да, милый. Конечно, милый, очень милый… На три месяца… Ну что ж, еще три месяца ждать счастья. Это не так много для женщины, которой (смотрится в зеркало, вделанное в сумку), между нами говоря, только между нами говоря, все-таки тридцать три года.

Занавес

Вечер следующего дня. Бар ресторанчика, где журналисты – завсегдатаи. Это длинная тесная комната, через которую надо пройти, чтобы попасть в ресторан. Слева – наружная дверь, справа – дверь в ресторан. На переднем плане два-три низких столика с глубокими креслами. В глубине – цинковая стойка бара, несколько полок с бутылками, за стойкой бармен.

На стенных часах 10.30. За одним из столиков Смит. Во время действия то один, то другой человек пересекает сцену, выходя из ресторана или входя в него; некоторые подходят к стойке, несколько минут, переговариваясь, стоят у нее, пьют и уходят.

Из ресторана выходит Престон.

Престон.Добрый вечер, Гарри. Опять тут, и опять в то же время.

Смит.Я жду здесь Джесси, так же как и вчера.

Престон.Неудачное место для свиданий. Сто журналистов в час туда и назад.

Смит.До войны здесь мало кто бывал. А впрочем, наплевать. Я женюсь.

Престон.На Джесси?

Смит.Да. Садись.

Престон.Некогда. Надо идти читать ночные телеграммы. (Присаживается на ручку соседнего кресла.) Утром был на прощальной пресс-конференции у русских.

Смит.Ну как?

Престон.Ничего. Кое-кто из наших пробовал их напоследок поддеть. Но они дали сдачи – сказали, что значительная часть нашей прессы не является, по их мнению, голосом американского народа и что, наоборот, они считают, что оскорбят наш народ, если признают такую прессу его голосом.

Смит.Неплохо.

Престон.Мне тоже понравилось. Сегодня буду на все корки разделывать их за это. Стало трудно работать, Гарри, особенно в нашем иностранном отделе.

Смит.Почему?

Престон.Торопимся, пишем много глупостей. Противно. И шеф безумствует, особенно когда Гульд сидит здесь.

Смит.Я тоже это заметил.

Престон.Ничего не поделаешь – во время войны шеф пожадничал, переборщил влево. Не послушал Гульда. А теперь дает задний ход, но никак не хочет понять, что для этого даже автомобиль надо сначала хоть на секунду остановить. Нет, ему подай сразу полный ход назад.

Смит.Не пробовал возражать?

Престон.Возражать? Какой смысл? В конце концов я для него не больше чем рабочий на конвейере. Вчера я привертывал левое колесо, а сегодня он приказал мне привертывать правое. Он искренне удивится, если я начну возражать, и найдет другого. И этот другой все равно будет делать то, что захочет он. А он хочет крайностей, потому что этого хотят его большие хозяева с Уоллстрита. И если он начнет им возражать, они точно так же найдут другого вместо него, как он – другого вместо меня. Не так ли?

Смит.Верно, но противно.

Престон.Противно, но привычно, и потом, в конце концов я только редактирую свой отдел, а все эти пакости пишут и подписывают другие, независимо от того, я здесь сижу или не я. Кстати, посмотри сегодня двадцать строк Харди. Все-таки он страшная скотина.

Пауза.

Значит, в Россию?