Артур Миллер - Это случилось в Виши

Лебо. Только фараон может играть в такую минуту!

Официант. Нет, это Морис, сын хозяина. У них начинают подавать обед.

Ледюк возвращается на свое место – последнее на скамье, приподнимается, вытягивает голову, заглядывает за угол коридора, потом садится снова.

Ледюк (тихо) . У двери только один часовой. Втроем с ним можно справиться.

Пауза. Никто не отвечает. Потом…

Фон Берг (извиняющимся тоном) Боюсь, я вам буду только помехой. У меня такие слабые руки.

Монсо (Ледюку) . Неужели, доктор, вы верите в эти печи?

Ледюк (подумав) . Да. По-моему, это возможно… Да. Может, мы что-нибудь сумеем сделать?..

Монсо. На кой им черт мертвые евреи?! Им нужна даровая рабочая сила. Это же бессмыслица! Как хотите, у немцев есть своя логика. То, о чем вы говорите, им не может быть выгодно!

Ледюк. Вы сидите здесь, и еще толкуете о выгоде! А вы можете как-нибудь объяснить, почему вы здесь сидите? Но вы же здесь сидите, да?

Монсо. Такое зверство… просто не укладывается в голове.

Фон Берг. В том-то все и дело.

Монсо. Вы же в это не верите, князь! Вы не станете утверждать, будто верите!

Фон Берг. Это самое вероятное из зверств, о которых я слышал.

Лебо. Почему?

Небольшая пауза.

Фон Берг. Именно потому, что это так невообразимо подло. На этом держится их власть. Совершая нечто невообразимое, они нас этим гипнотизируют. Это их цель, ну, а причина, конечно, другая. Я много раз спрашивал своих друзей: почему, если вы любите родину, надо непременно ненавидеть другие страны? Разве для того, чтобы быть хорошим немцем, надо презирать все не немецкое? Пока не понял: они это делают не потому, что они немцы, а потому, что они ничто, пустое место. Такова примета нашего века: чем призрачнее твое существование, тем больше ты должен впечатлять. Я так и вижу, как они обсуждают все это друг с другом, как они себя хвалят за… прямодушие. В конце концов, говорят они, что такое самообуздание, как не лицемерие? Если ты презираешь евреев, самое честное – их сжечь. А если это стоит денег, требует железнодорожных составов, охраны – тем лучше, это только подчеркивает твою преданность долгу, твое бескорыстие, искренность. Они еще скажут, что только еврей станет высчитывать, во сколько это обойдется. У них поэтическая натура, они стремятся создать новую аристократию, аристократию тоталитарного хамства. Я верю в эти печи, огонь докажет раз и навсегда, что эти люди – не фикция и что они были людьми идейными. Нельзя подходить к ним со старомодными мерками выгоды и убытков. Их цель – высокая гармония, а люди – только звуки, которые они извлекают из инструментов. И мне кажется, все равно – выиграют они эту войну или проиграют: они открыли новые горизонты. То, что мы раньше считали человеком, исчезнет с лица земли. Я готов сделать все, чтобы этого не видеть.

Молчание.

Монсо. Но они арестовали и вас. Этот немец, профессор, он ведь специалист. В вас нет ничего еврейского…

Фон Берг. У меня акцент. Я заметил, как он насторожился, когда я заговорил. У меня австрийский выговор. Он, видно, подумал, что я тоже прячусь.

Дверь отворяется. Выходит Профессори делает знак Официанту.

Профессор. Следующий. Ты.

Официант, съежившись, прижимается к Лебо.

Не бойся, мы только проверим твои документы.

Официант, вдруг пригнувшись, бежит за угол по коридору. В конце коридора вырастает Полицейскийи, схватив беглеца за воротник, ведет назад.

Официант (Полицейскому) . Феликс, ты же меня знаешь. Феликс, моя жена с ума сойдет. Феликс!

Профессор. Отведите его в кабинет.

В дверях кабинета появляется Капитан полиции.

Полицейский. У дверей никого не осталось.

Капитан (вырывает Официанта из рук Полицейского) . А ну-ка сюда, жидовская морда…

Швыряет Официанта к двери, тот наталкивается на Майора, который выходит, услышав шум. Майор со стоном хватается за бедро и отталкивает Официанта. Тот сползает к его ногам с рыданием. Капитан подбегает, грубо ставит его на ноги, вталкивает в кабинет и входит за ним. Из комнаты слышится:

Ну, получай! Получай!

Слышно, как Официант вскрикивает, слышны удары. Тишина. Профессор направляется к двери. Майор берет его под руку и отводит на авансцену, подальше от арестованных.