Жан Гросс-Толстиков - Авриель

– …, – Уткин-Гусев тяжело вздохнул, но перечить шефу не стал.

– Короче, – продолжил Иннокентий. – Я уже выехал. Давай, минут через сорок-пятьдесят подгребай в офис! …О, погоди секундочку…

Черный, как смоль, внедорожник резко затормозил около прижавшейся к обочине невзрачной на вид, но тем не менее с наглухо тонированными окнами, старенькой «ВАЗ» -овской «шестерки». Энергично выбравшись из просторного салона угловатой, танкоподобной иномарки, мужчина обошел машину и заглянул в салон «Жигулей» через лобовое стекло.

Заросший двухдневной щетиной молоденький водитель «ВАЗ» -a монотонно грыз черные подсолнечные семечки, сплевывая шелуху в кулак. Взгляд туманных, красных от недосыпа глаз был задумчиво устремлен в никуда. Его пассажир, такой же помятый и небритый, но лет на десять старше, грузный мужчина мирно спал, подперев лысую голову кулаком. Иннокентий ехидно ухмыльнулся и постучал в стекло костяшками увенчанных алмазными перстнями пальцев. Водитель встрепенулся и удивленно уставился на неожиданного гостя. Мужчина произвел в воздухе несколько вращательных движений кулаком, молча поясняя, чтобы паренек опустил окно. Молодой человек покосился на спящего коллегу, но тем не менее открыл окно «Жигулей».

– Здорово, легавые, – хихикнул Иннокентий. – Вот, позавтракайте быстренько …и поехали. Я сегодня очень тороплюсь.

Он просунул в открывшееся окно полиэтиленовый пакетик с фруктами и бутербродами, сморщившись от ударившего в нос запаха дешевого табака, властно пропитавшего салон «Жигулей».

– Фу, блядь, а накурили-то! – прикрывая нос рукой, констатировал мужчина.

Не дожидаясь слов благодарности, он вернулся в «Хаммер» и резко рванул в сторону магистрали. «Жигули» заскрипела стартером и торопливо поспешила вдогонку. Покосившись через зеркало заднего обзора на поспешающий сзади автомобиль, Иннокентий ухмыльнулся и, приложив трубку сотового телефона к уху, поинтересовался:

– Уткин, ты еще здесь?

– Иннокентий Филимонович, – ответил терпеливо ожидающий на линии голос. – Но сегодня же суббота. Я собирался с женой в кино сходить…

– Какое нахрен кино? – недовольно рявкнул мужчина, резко выскакивая на магистраль буквально перед носом замешкавшегося старенького «Опеля». – Потом сходишь! Ты мне сегодня нужен, а жена сама погуляет. Я все сказал, до встречи.

Он отключил связь и сердито метнул сотовый на выемку в панели управления. Стрелка спидометра рванула вверх и, перескочив отметку в сто двадцать километров в час, беззаботно поползла дальше. Внедорожник натужено зарычал и помчался по окаймленной с обоих сторон тополями автотрассе в сторону центра Москвы, распугивая неторопливых на его взгляд участников движения гулким, басистым воем клаксона…

…Над холмистой равниной Сеговии медленно проплывали серые облака. Неохотно сползая с жемчужно-серого сумеречного небосклона за линию горизонта, раскрасневшееся от усталости после долгого трудового дня солнце все еще старательно ласкало город алыми лучами, скользя по черепичным крышам домов. Длинные черные тени возвышающегося над Сеговией монастыря степенно увеличивались, накрывая добрую часть города шлейфом приближающейся ночи. В окнах одного за другим жилых домов вспыхивал свет, мелькали силуэты готовящихся к ужину горожан.

С одного из остроконечных шпилей монастыря сорвалась черная тень, стремительно очертив круг над площадью. Пронесшись мимо высокого прямоугольного окна одной из монастырских кель, освещенного тусклым, мерцающим дрожанием свечи, черный ворон сердито каркнул и, шлепнув сильными крыльями по воздуху, скрылся за одной из многочисленных башенок.

Сидящий во главе длинного трапезного стола, по обоим сторонам которого стояли еще по три обращенных к выходу из кельи стула, церковный служитель в черной доминиканской рясе отложил гусиное перо в сторону и взял очередной пергаментный свиток, но так и застыл с не развернутой бумагой в руках. Его внимание привлекла мелькнувшая огромная черная тень, стремительно пронесшаяся мимо раскрытого окна монастырской приории. Сквозь тягучую тишину, успешно перенимающей власть ночи, отчетливо послышалось грозное карканье.

– Ворон, – подметил приор вслух и вернулся к документам.

Сорвав печать и развернув свиток, пожилой мужчина с обрюзгшими сальными щеками щурил глаза и неслышно шевелил сухими морщинистыми губами, внимательно вчитываясь в изложенный на бумаге текст. Густые седые брови то задумчиво вздымались вверх, то строго сужались над переносицей, словно жили отдельной от лица жизнью. Не дочитав, церковный служитель отложил пергамент и поднялся со стула. Опираясь рукой на стол, он медленно обошел его с трудом переставляя дряблые старые ноги и остановился около оставленного на другом краю столa кувшина и блюда с мясной и сырной нарезкой. Наполнив кубок вином и отправив в рот кусок холодной телятины, приор вернулся к неоконченной бумажной работе.