Александр Образцов - Библиотека драматурга. Часть 2

Женщина . Да, с этого дня все шло хорошо, целых полгода я с ним на сеновале Бога гневила, все шло хорошо! А потом этот Пушкин опять все напортил! Я ведь как Жанна де Арк. Вот так и я – как немножко напьюсь, так сразу к нему подступаю: «А кто за тебя детишек будет воспитывать? Пушкин, что ли?» А он огрызается: «Да каких там еще детишек? Ведь детишек-то нет! При чем же тут Пушкин!» А я ему на это: «Когда они будут, детишки, поздно будет Пушкина вспоминать!»

Мусоргский не выдерживает. Запивает, и – бух в канаву.

Женщина ( склонившись над ним ). «Кто за тебя, – говорю, – детишек… Пушкин, что ли?» А он – прямо весь бесится. «Уйди, Дарья, – кричит, – уйди! Перестань высекать огонь из души человека!» Я его ненавидела в эти минуты, так ненавидела, что в глазах у меня голова кружилась. А потом – все-таки ничего, опять любила, так любила, что по ночам просыпалась от этого…

Выглядывает Римский-Корсаков. Видя, что Женщина отвлекла Мусоргского от сочинения, быстро входит, отгоняет ее бамбуковой палкой.

Веничка РИМСКИЙ-КОРСАКОВ. Вставай! Вставай! Иди, умойся и садись дописывать свою бессмертную оперу «Хованщина»!

Мусоргский с трудом выходит из своего состояния.

Женщина ( издалека, не решаясь подойти ). И вот как-то однажды я уж совсем перепилась. Подлетаю я к нему и ору: «Пушкин, что ли, за тебя детишек воспитывать будет? А? Пушкин?» Он, как услышал о Пушкине, весь почернел и затрясся: «Пей, напивайся, но Пушкина не трогай! Детишек – не трогай! Пей все, пей мою кровь, но Господа Бога твоего не искушай!» А я в это время на больничном сидела, сотрясение мозгов и заворот кишок, а на юге в то время осень была, и я ему вот что тогда заорала: «Уходи от меня, душегуб, совсем уходи! Обойдусь! Месяцок поблядую и под поезд брошусь! А потом в монастырь и схиму приму, ты придешь ко мне прощения просить, а я выйду во всем черном, обаятельная такая, и тебе всю морду исцарапаю безымянным пальцем, уходи!!» А потом кричу: «Ты хоть душу-то любишь во мне? Душу любишь?» А он все трясется и чернеет: «Сердцем, – орет, – сердцем, – да, сердцем люблю твою душу, но душою – нет, не люблю!!»

Римский-Корсаков, посмотрев на часы и видя, что Женщина держится на расстоянии, уходит. Женщина медленно, как коршун, снижается над Мусоргским .

Женщина . И как-то дико, по-оперному, рассмеялся, схватил меня, проломил мне череп и уехал во Владимир на Клязьме. Зачем уехал? К кому уехал? Мое недоумение разделяла вся Европа. А бабушка моя, глухонемая, с печки мне говорит: «Вот видишь, как далеко зашла ты, Дашенька, в поисках своего „я“!»

Мусоргский запивает, и – бух в канаву.

Женщина ( склоняясь над ним ). Да! А через месяц он вернулся. А я в это время пьяная была в дым, я как увидела его, упала на стол, засмеялась, засучила ногами: «Ага! – закричала. – Умотал во Владимир на Клязьме! А кто за тебя детишек…» А он – не говоря ни слова – подошел, выбил мне четыре передних зуба и уехал в Ростов на Дону, по путевке комсомола…

Веничка . Стоп! Стоп! ( Скрип тормозов .) А разве нельзя не пить? Взять себя в руки и не пить? Вот тайный советник Гете, например, совсем не пил…

Она МУСОРГСКИЙ ( поднимая голову из канавы ). Не пил? Совсем? Не может этого быть!

Уходит совершенно растерянная.

Веничка ( вслед ей ). А вот и может! Сумел человек взять себя в руки и ни грамма не пил.

Женщина . Вы имеете в виду Иоганна фон Гете?

Веничка . Да, я имею в виду Иоганна фон Гете. ( Надевает парик .) Который совсем не пил.

Женщина . Странно… А если б Фридрих Шиллер поднес ему?.. бокал шампанского?

Музыка Моцарта.

Входит Она Шиллер в парике с бокалом шампанского на маленьком серебряном подносе .

Она ШИЛЛЕР. Выпей бокал шампанского, дорогой друг.

Веничка ГЕТЕ. Не пью ни грамма.

Она Шиллер поникла в горьком недоумении.

Женщина ( истошно ). Есино пролетели! Проперли без остановки!

Звук тройки, стук копыт, колокольчик .

Женщина . А все потому, что в Есино нет пассажиров, они все садятся или в Храпунове или во Фрязеве. Да. Едут от самого Есина до самого Храпуново или до самого Фрязева – и там садятся. Потому что все равно ведь поезд в Есино прочешет без остановки. Вот так поступал и Иоганн фон Гете, старый дурак.