Александр Образцов - 9 1/2 рассказов для Дженнифер Лопес

Как красивы эти полукружия островов на голубом океане, к которым мчатся десятки яхт, катеров, лодок! Они бороздят со стремительными пенными хвостами все пространство под крылом: везде острова, везде яхты, что же за день сегодня, не воскресенье ли? Кто его знает. Найди теперь календарик за 199… год, 22 июня. Интересно, сколько американцев знает, чем этот денек стал для русских? Человек пятьсот наберется? Так вот, и не надо кричать со всевозможных трибун о каком-то всемирном братстве. И запоминать эти даты не надо. Не надо старательно шевелить губами, поднимая глаза почему-то вверх. Это не верхнее знание. Это знание нижнее, когда тебе попадает сапогом в мошонку. (В детстве это случается чаще.)

Приведу несколько строк из блокнота. Я люблю такие блокноты, на витой железной пружине. Они назывались почему-то «Тетрадь для заметок» и выпускались монополистом ленинградской канцелярии фабрикой «Светоч» — здесь как раз есть удобный кармашек, где удобно хранить календарик за 199… год (кто же знал, что именно он мне понадобится для оправдания нью-йоркских бездельников, бороздящих океан в непонятной гонке к разным островам. Что там — рыбалка? Или пивка попить за сотню километров?), — но календарика уже нет, а есть синяя шариковая ручка, которой я сейчас заменю тогдашнего деревянного мастодонта — итак, цитата:

«Атлантический океан сверху похож на небо, которое чуть морщит».

Дальше здесь черта.

«От Гандера, похожего на Якутск, — к Нью-Йорку, похожему на Нью-Йорк».

«Канада! — 17.50 — сибирский лес, +7, взлетно-посадочные дорожки все глаже. Гандер (Ньюфаундленд)».

Снова черта.

(Кстати, я был прав, сравнивая Гандер с Якутском. Подтверждаю себя самого. Очень важно в первых же строчках завернуть что-то рискованное: ну как, скажите, убедить читателя в том, что побывал и в Гандере и в Якутске? Это же черт знает что. Если ты бываешь в Гандере, то Якутск не вписывается ни в одну из профессий. Если только ты не бездельник. Или руководствуешься полуобморочной интуицией — куда-то все время сносит и прибивает в самых неожиданных местах для того только, чтобы начать роман с сомнительного сходства Гандера с Якутском. Да, в Гандере я садился. Но до Якутска — увы не долетел. Крайняя северная точка в том направлении для меня — Тында. Так что скажу более ответственно — Гандер напоминает Тынду. Но больше Якутск. Потому что, слышал я, в Якутске теплее, чем в Тынде. Хотя Якутск на полтысячи километров севернее. С другой стороны, 22 июня в Тынде почти всегда стоит жара. А в Гандере +7. Пошли они в…, Гандер, Тында и Якутск.) Но цитата продолжается:

«Почему-то в канадском туалете не пахнет мочой. Канадский полицейский: белая рубашка с коротким рукавом, черные брюки и блестящие ботинки. И фуражка черно-белая. Буравят зал глазами, сложив руки на груди. Один седой, другой со шкиперской бородкой. Прибыли к нашему рейсу специально в патрульной машине с мигалкой, оставив ее у аэропорта. Как напугали.

На поле пусто. Один черно-зеленый пузатый самолет с черными же пропеллерами окружил себя зелеными машинами. Совещаются».

На Сорок Четвертой улице в бывшей методистской церкви пятеро молодых любителей драматургии обслуживают Нью-Йорк пьесами. Там я встретился с Дженнифер Лопес, которая занесена в картотеку «New Dramatists». Стоит только этим бездельникам захотеть — и все поименованные в картотеке актеры слетаются на бесплатную читку пьесы. Так их воспитала конкуренция. Переводчиком у нас Боря Хургин, служивший тогда в «Новом русском слове». Он умер через два года после тех событий. Мне рассказал о его смерти по E-mail мой приятель из Франкфурта:

«О Хургине. Я тут по какому-то мелкому делу переписывался с одним парнем по имени Вадим Я-ц, он служит в «Новом русском слове», и по этой ассоциации я вспомнил о Хургине, с которым ты меня познакомил в Нью-Йорке, и спросил о нем. Вот что он мне ответил:

«А с Борей Хургиным приключилась печальная история. Он помер, при этом каким-то показательным образом. Он опустился, просто как в научно-популярном фильме о пьянстве и алкоголизме. Доживал дни с какими-то работягами-нелегалами в комнатке, где стояло несколько коек и все страшно грязно было и зловонно. Умер, будучи выпимши в страшнейшую жару, кондика у них, понятно, не было. Я знаю эти подробности, поскольку после его смерти пошел в это гнездо грехопадения выручать рукописи его стихов. Они были затисканы в какой-то стол, измяты и густо заселены тараканами. Стихи эти так никогда и не издали. Он навсегда остался талантливым начинающим, но ни во что не выросшим автором».