Александр Образцов - Библиотека драматурга. Часть 2

Веничка . Пил.

Женщина . Сколько кружек?

Веничка . Две, три, не помню.

Женщина . А я помню. Ну, так вставай и иди.

Веничка . Да куда «иди»?

Она . Будто сам не знаешь! Получается так – мы мелкие козявки и подлецы, а ты Каин и Манфред.

Веничка . Позвольте, я этого не утверждал.

Женщина . Нет, утверждал. Ты со вчерашнего дня это утверждаешь. Не словом, но делом. Даже не делом, а отсутствием этого дела. Ты негативно это утверждаешь.

Веничка . Да какого «дела»? Каким «отсутствием»?

Она . Да известно, какого дела. Поссать ты не ходишь! Вот что!

Веничка . Нет, ребята, вы меня неправильно поняли.

Женщина . Нет, мы тебя правильно поняли.

Веничка . Да нет же, не поняли. Не могу же я сказать во всеуслышание: «Ну, ребята, я…ать пошел!» Не могу же я так…

Она . Да почему же ты не можешь? Мы можем, а ты не можешь! Выходит, ты лучше нас! Мы грязные животные, а ты как лилея!

Веничка . Да нет же! Как бы вам объяснить…

Женщина . Нам нечего объяснять.

Она . Нам все ясно.

Веничка . Да вы послушайте, поймите же! В этом мире есть вещи… Мне очень вредит моя деликатность, она исковеркала мне мою юность…

Женщина . Мое детство.

Она . И отрочество.

Женщина . С такими позорными взглядами ты вечно будешь одиноким и несчастным.

Она . Да!.. Где это мы сейчас едем?

Женщина . Кусково! Мы чешем без остановки через Кусково!

Она . По такому случаю следовало бы выпить.

Веничка . Я лучше сначала вам расскажу!..

Голос . «…в Кусково не останавливается. Следующая остановка – Новогиреево!»

Она . «…а потом уж пойду и выпью».

Ритм мучительных «кабельных работ» возвращает героев в траншею ночи.

Сцена «Кабельные работы».

Веничка . А там, за Петушками, где сливается небо и земля, и волчица воет на звезды, там, в дымных и вшивых хоромах, распускается мой младенец, самый пухлый и самый кроткий из всех младенцев.

Женщина . Он знает букву «Ю» и за это ждет от меня орехов. Кому из вас в три года была знакома буква «Ю»?

Она . Никому. Вы и теперь-то ее толком не знаете.

Веничка . А вот он – знает, и никакой за это награды не ждет, кроме стакана орехов. Помолитесь, ангелы, за меня. Да будет светел мой путь, да не преткнусь о камень, да увижу город, по которому столько томился. А пока – вы уж простите меня – пока присмотрите за моим чемоданчиком, я на десять минут отлучусь. Мне нужно выпить кубанской, чтобы не угасить порыва. Выпить кубанской, чтобы не угасить…

Веничка уходит.

Пауза.

Женщина . Я женщина грамотная, а вот хожу без зубов.

Она ( вбегая ). А Модест-то Мусоргский! Бог ты мой, а Модест-то Мусоргский! Вы знаете, как он писал свою бессмертную оперу «Хованщина»? Это смех и горе.

Веничка . Модест Мусоргский лежит в канаве с перепою, а мимо проходит Николай Римский-Корсаков, в смокинге и с бамбуковой тростью…

Она падает в канаву. Сцена «Мусоргский и Римский-Корсаков». Музыка «Хованщины».

Веничка РИМСКИЙ-КОРСАКОВ ( Мусоргскому ). Вставай! Иди, умойся и садись дописывать свою божественную оперу «Хованщина»!

Женщина ( ходит за ними ). Я женщина грамотная, а вот хожу без зубов. Он мне их выбил за Пушкина. А я слышу, у вас тут такой литературный разговор, дай, думаю, и я к ним присяду, выпью и заодно расскажу, как мне за Пушкина разбили голову и выбили четыре передних зуба. Все с Пушкина и началось. К нам прислали комсорга Евтюшкина, он все щипался и читал стихи, а раз как-то ухватил меня за икры и спрашивает: «Мой чудный взгляд тебя томил?» Я говорю: «Ну, допустим, томил…» А он опять за икры: «В душе мой голос раздавался?» «Конечно, – говорю, – раздавался». Тут он схватил меня в охапку и куда-то поволок. А когда уже выволок – я ходила все дни сама не своя, все твердила: «Пушкин-Евтюшкин-томил-раздавался». А потом снова: «Раздавался-томил-Евтюшкин-Пушкин». А потом опять: «Пушкин-Евтюшкин»…

Римский-Корсаков не выдерживает, плюнув, уходит. Женщина присаживается к Мусоргскому, который пишет оперу.