Виктор Левашов - ЧМО

АНДРЕЙ. Боялся.

НОВАЦКИЙ. Очень?

АНДРЕЙ. Очень.

НОВАЦКИЙ. И все же взял рукавицы.

АНДРЕЙ. Все же взял.

НОВАЦКИЙ. Зачем?

АНДРЕЙ. По рассеянности.

НОВАЦКИЙ. Врешь!

АНДРЕЙ. А если вру – что?

НОВАЦКИЙ. Зачем? Зачем ты взял рукавицы, если знал, что тебя за это будут бить?

АНДРЕЙ. Хороший вопрос. Теперь поищи ответ.

НОВАЦКИЙ. Ты взял рукавицы Конова, потому что… Потом что хотел, чтобы тебя били? Фигня какая-то. В самом деле – хотел?

АНДРЕЙ. Это половина ответа.

НОВАЦКИЙ. Какая вторая половина?

АНДРЕЙ. Вроде не так давно это было. А кажется – целую жизнь назад. Будто смотришь в перевернутый бинокль: все маленькое-маленькое. И я… Господи, какой маленький, жалкий. Даже не могу представить, что там – я. Он. Такой бедолага. Как же ему хотелось, чтобы его любили – друзья, и те, кого он считал друзьями! Как он позорно лицемерил и подличал, чтобы вызвать к себе интерес!.. А как обомлел, когда увидел, первый раз, что с Наташка – с тобой!.. И как люто завидовал таким, как ты, – победителям, лидерам!.. Я ведь все тогда врал: про Центр международной торговли, про путан – все в газете вычитал. Мы с отцом были в Пушкинском музее, в Третьяковке. В Донском монастыре тоже были. А к Центру международной торговли я только раз вечером подошел, снаружи посмотрел.

НОВАЦКИЙ. Врал, значит?

АНДРЕЙ. Конечно! Кто бы меня туда пустил!.. А кент был, случайно познакомились на Пушкинской площади. Центровой такой паренек. Пригласил меня к себе: посидим, новые дискизаписи послушаем. Взяли такси, а было уже второй час ночи, наехали рублей на шесть – какой-то новый район. Посиди, говорит, я схожу за деньгами. Ушел – и с концами. Пришлось мне за такси платить. Представляешь? Он меня таксисту как бы в залог оставил!

НОВАЦКИЙ. Во, подлюка!

АНДРЕЙ. И не так денег было жалко, как обидно. Да что же я за барахло такое, что каждый, кому не лень, ноги об меня вытирает?! Вот уж верно: чмо, ни на что не годное!

НОВАЦКИЙ. И если откровенно, смелостью тоже не отличался.

АНДРЕЙ. Что ты, не отличался! Трус, да еще какой! От одной только мысли о боли с ума сходил. Даже не от самой боли – от одного лишь страха боли. Цепенел, сам себя ненавидел, а сделать ничего не мог.

НОВАЦКИЙ. Поэтому мямы и хотели тебе помочь стать настоящим мужчиной.

АНДРЕЙ. А какой был размазня! Не поверишь: мог целый день валяться на тахте, ну ничего не делать, а к учебнику – ни-ни! Какой-то паралич воли. Я иногда думал: может, я просто больной?.. Теперь-то понимаю, что все это и было – детство. Когда о таком начинаешь думать не со стыдом, а с таким вот… со щемящим чувством печали – значит, все это уже позади. В детстве. С голубого ручейка начинается река. Ну а дружба начинается с улыбки. (Помолчав, буднично.) Пошел вон.

НОВАЦКИЙ. Что?.. Ты мне сказал…

АНДРЕЙ. Да, тебе. Выметайся к черту, ты мне надоел.

НОВАЦКИЙ. Да ты!.. Ты как со мной разговариваешь?!

АНДРЕЙ. Нам не нравится. Скажите, пожалуйста! Извините, товарищ полковник. Никак нет, товарищ полковник. А ты мне врежь. А? Прямым справа. У тебя же это никогда не ржавело. В воспитательных целях – чтобы сделать из меня настоящего мужчину!

НОВАЦКИЙ. Кончай нарываться!

АНДРЕЙ. Не хочешь? В самом деле не хочешь? Или просто боишься, что я заявлю и тебя снова засунут в лагерь – на оставшийся срок? Не заявлю, честное слово. Ну! Не бойся, тебя никто не видел, в доме некого нет, все на работе. Давай!

НОВАЦКИЙ. Отойди!.. По-хорошему прошу!.. Прошу!

АНДРЕЙ. А знаешь, что я твердил себе себе – тогда, корчась под вашими каблуками? Я твердил, безумея от боли и страха: «Они хотят меня воспитать! Эти ублюдки, прочитавшие за жизнь по две с половиной книжки, из них две детских, с картинками! Которые не знают, что такое Дахау! Воспитать! Которые за две секунды превращаются в бешеных собак, в скотов! Нет, которых я – я1! – своей волей могу за две секунды превратить в скотов! Они хотят меня воспитать!..» Вот тогда я и понял, что есть кое-что посильнее страха и боли! А теперь спроси меня, что это.

НОВАЦКИЙ. Что это?

АНДРЕЙ. Ненависть. К такому говну, как ты. К любому говну, которое считает себя вправе навязывать свою волю мне. Мне, обыкновенному человеку. Бей, ублюдок!

НОВАЦКИЙ. Нет! Не могу, не буду! Не подходи ко мне!

АНДРЕЙ. Не будешь? Посмотрим! (Бросается на пол и закрывает голову руками.) Не нужно! Миленькие! Не нужно ногами! Я чмо, чмо, только не бейте! Только не в живот! Миленькие!

НОВАЦКИЙ. Нет! Кончай! Пожалуйста! Не нужно! (Отворачивается и закрывает уши руками.) Нет! Нет! Нет! Нет!