Сергей Могилевцев - Граф и Анна

А ф р о д и т а (строго). Но-но, не балуй! сиди себе тихо, как и положено настоящему идиоту, играй свою роль и не вмешивайся в дела взрослых людей!

Г р а ф (радостно). Да, да, именно так, – каждый должен играть свою собственную, специально для него сочиненную роль; умолкаю, немедленно умолкаю, и, как мне и положено в этой истории, начинаю думать о несбыточных происшествиях.

Некоторое время все трое молчат: Г р а ф повернулся спиной, и смотрит в сторону моря; К у б ы ш к а отдувается и напрасно силится что-то сказать; А ф р о д и т а сыто щурит глаза, не совсем еще придя в себя после вынужденного пробуждения.

На мостовую стремглав выскакивает Ч е с н о ч о к.

Ч е с н о ч о к (она очень возбуждена). Бежала, бежала, и наконец добежала! вы не поверите, дорогие подружки, но то, что я вам сейчас расскажу, перешло уже все нормы приличия!

А ф р о д и т а (насмешливо) . Что, камбала на рынке неожиданно подешевела, или пучок редиски стал стоить дороже, чем стоил вчера; чем ты так сильно взволнована, Чесночок? поднимайся сюда на веранду, и расскажи нам все по – порядку, самую суть, и ничего не скрывая.

Ч е с н о ч о к (поднимаясь по лестнице на веранду и останавливаясь напротив сидящих т о в а р о к ) . Бежала, бежала, так сильно, и все по этой проклятой жаре! а вокруг, представьте себе, ни души, только лишь одни заколоченные двери и окна; и тишина, как будто все здесь давно уже умерли, и не осталось никого, кроме меня, несчастной, перепуганной насмерть женщины.

А ф р о д и т а (так же насмешливо). Да что же перепугало тебя, Чесночок, говори побыстрей, не маячь здесь у нас перед глазами.

Ч е с н о ч о к (скороговоркой, сбиваясь от излишнего рвения, подскакивая на месте). А то и испугало, дорогая подружка, то и доконало меня окончательно, что внезапно пришедшая в голову мысль: а не сошла ли ты с ума, Чесночок, от этой жары, и не снится ли тебе все это во сне?

Г р а ф (не поворачивая головы, продолжая смотреть в сторону моря.) Здравая мысль, Чесночок, очень здравая, поздравляю тебя!

Ч е с н о ч о к (не замечая насмешки). Да, подружка моя Афродита, да, внезапно пришедшая в голову мысль: а не снится ли мне это во сне: весь этот город, все эти заколоченные нежилые дома, весь этот рынок, заваленный до неба корзинами с тухлой рыбой, горами зелени, и всяческих нужных в хозяйстве вещей, – родной мой, с детства знакомый рынок, который знаю я как пять своих кровных пальцев, который взрастил меня, научил уму-разуму, и вообще всему, что должен знать образованный человек; не снятся ли мне рыночные торговки, такие обычно шумные и сварливые, застывшие на этот раз в полдневном солнечном свете, как манекены в витринах готового платья; не снюсь ли сама я кому-нибудь в страшном кошмаре, – какому-нибудь законченному, годами сидящему в тишине идиоту?

Г р а ф (поворачивается к Ч е с н о ч к у ). Например – мне, любезная Чесночок, ибо других идиотов, кроме меня, в этом городе вроде бы нет?

Ч е с н о ч о к (крестясь, пятясь задом и падая на стул, вовремя подставленный А ф р о д и т о й ) . Сгинь, сгинь, проклятый злодей, твоим кошмаром быть хуже всего! уж лучше я за бесценок буду сбывать вяленую петрушку, уж лучше я сама буду торговать тухлой ставридой!

Г р а ф (весело улыбаясь). Почему обязательно кошмаром, любезная Чесночок? а может быть, – ты всего лишь плод моего одинокого, вдохновленного морскими далями и пейзажами воображения? а может быть, – это я тебя придумал, достойная женщина; просто так, от безделья, от одиночества, чтобы хоть чем-то занять свои скучные, однообразные будни?

А ф р о д и т а, открыв рот, смотрит, абсолютно ничего не понимая, на Г р а ф а; ей необходимо время, чтобы хоть что-то сообразить; Ч е с н о ч о к чрезвычайно напугана перспективой быть кем-то придуманной; К у б ы ш к а же, напротив, немного пришла в себя и готова уже дать наглецу достойный отпор.

К у б ы ш к а (гневно). Ах ты, паршивый щенок! это кто здесь кого выдумал от безделья? это ты Чесночка выдумал от безделья? а может быть, ты и мать свою выдумал от безделья; может быть, она тебя никогда не рожала, и ты вообще появился на свет неизвестно откуда; от Духа Святого, от сырости, от неизвестно чего?

Г р а ф (весело). Нет, Кубышка, конечно же нет; вначале все было, как и положено, и меня действительно родила Афродита; потом, согласно легенде, было беспечное и веселое детство, шум прибоя, зеленые поляны над морем, поросшие желтыми весенними первоцветами, беспечные забавы, мечты и клятвы в вечной любви, – все это к сожалению, омрачилось смертью отца; которая была как бы и не смерть, а бегство в неизвестность на первом попавшемся корабле; потом я совершил нечто страшное и ужасное, такое необыкновенно злодейское, за что меня мало четвертовать, и участь идиота отныне стала моим постоянным, ежедневным уделом; зеленые весенние поляны над морем сменились вот этой вечной верандой, стоящим на ней креслом-качалкой, запахом шкварок, звоном монет в брюхе гипсовой копилки-свиньи и ролью вечного козла отпущения, вобравшего в себя грехи всех жителей этого города; я стал общим пугалом, потехой, мальчиком для битья, злодеем, которым пугают детей в колыбели, вещью крайне необходимой и ценной, ибо отныне любое несчастье, любой промах, злодейство и преступление можно было свалить на меня; постепенно, – а длилось это все очень долго, – судьба и участь отрицательного персонажа настолько захватила, настолько поглотила меня, что я действительно во все это поверил; мне даже стало доставлять удовольствие примерять на себя чужие грехи, я стал неким подобием извращенца, ну а все вы, – вы теперь уже не могли жить без меня, ибо я теперь был тем тайным стержнем, тем фундаментом, на котором отныне держалась жизнь целого города; я стал вашим тайным хозяином.