Сергей Могилевцев: Лиса и виноград

Все ч л е н ы А р е о п а г а встают.

Х е р е й в ужасе закрывает лицо руками.

Э з о п невозмутим и с презрением смотрит на п р­ и с у т с т в у ю щ и х.

П р е д с е д а т е л ь (обводит взглядом амфитеатр). Итак, все решено. Вы, господин Эзоп, признаны винов­ным в оскорблении нашего покровителя Аполлона. Судом Ареопага города Дельфы вы приговариваетесь в позорной смерти. Завтра утром вас сбросят с высокой ска­лы, которая, кстати, расположена рядом со святилищем Мнемозины. Само же святилище будет разрушено, и тем самым хаос и смута, принесенные вами в наш город, исчезнут сами собой. Если хотите, можете сказать свое последнее слово. Не думаю, что у вас еще когда-либо появится возможность выступать перед столь ува­жаемой аудиторией. Разве что на небесах, в окружении Мнемозины и ее божественных Муз.

Э з о п. Благодарю вас, господин председатель, я восполь­зуюсь этой возможностью. Баснописец Эзоп привык к разным аудиториям. Он выступал и перед царями, и в жалких придорожных харчевнях, где его слушателями были шлюхи и нищие, скрывающиеся от непогоды в обни­мку с кувшином дешевой кислятины. Но такого, господа, собрания жестоковыйных сердец Эзоп не встречал за всю свою жизнь. Вам кажется, что вы львы с отточен­ными когтями и безжалостными зубами, но на самом деле вы трусливые зайцы, дрожащие от страха при ви­де маленькой мышки. Вы испугались баснописца Эзопа, который слаб телом, но силен духом, вы одели его в позорные кандалы, опасаясь за свою подмоченную ре­путацию. Вы страшитесь его язвительных басен, спра­ведливо предполагая, что в них будет сказано о вашем убожестве и позорном образе жизни. И вы справедливо опасаетесь, господа, ибо такие басни уже написаны, и отправлены в разные концы Эллады. Вам не остано­вить их торжественное шествие из города в город, вам не остановить тот гомерический хохот, который будут они вызывать у людей, увидевших моими глазами ваше ничтожество и ваши пороки. Ваши души, дельфийцы, та­кие же, как ваши лица, ибо похожи на перезрелые фи­ги, раздавленные колесом проезжей телеги. Вы действи­тельно тунеядцы, ибо питаетесь крошками с жертвенника Аполлона, и живете за счет остальной Греции. Вы трусливы, ничтожны, и не вызываете ни капельки сни­схождения. И это не вы мне выносите приговор, а я, баснописец Эзоп, стоящий здесь перед вами в позорных цепях. Смеясь над вами, я смеюсь над всей человечес­кой глупостью и всеми пороками, какие только сущес­твуют на свете. И вы не сможете заткнуть мне рот ни вашим дешевым судилищем, ни вашей дешевой набожнос­тью, которая на самом деле есть большее оскорбление для богов, чем искренний эзоповский смех. Этот смех, господа, будет звучать в ваших ушах до конца ваших дней, и вы не избавитесь от него даже в Аиде. Начав звучать здесь, он будет звучать уже вечно, до тех пор, пока люди еще умеют читать, и способны откры­вать книжечки моих басен, написанных искренне и с любовью к богам. С любовью к тебе, божественная Мнемозина, и к вам, бессмертные Музы. Вот он, господа, вот он, язвительней эзоповский смех, который, начавшись здесь, не кончится уже никогда! (Начинает сме­яться, запрокинув кверху голову, и подняв вверх ру­ки, закованные в цепи.)

П р е д с е д а т е л ь (испуганно, с т р а ж е ). Неме­дленно увести осужденного!

С т р а ж а уводит Э з о п а , который не перес­тает смеяться и потрясать закованными в цепи руками.

Смех Э з о п а не умолкает, но, наоборот, звучит все громче и громче, заполняя всю сцену и весь зри­тельный зал. От него, кажется, нет спасения никому, в том числе и ч л е н а м А р е о п а г а , кото­рые застыли в неестественных позах, заткнув уши, раскрыв рты и широко выпучив глаза, застигнутые врасплох этим безжалостным смехом.

Э з о п в темнице. Входят Х е р е й и К о р и н н а.

Х е р е й (бросается к Э з о п у ) . Господин! Вы все-таки добились своего, и угодили в эту темницу. Весь го­род настроен против вас, все только и ждут завтраш­него утра, когда по приговору суда вас сбросят с вы­сокой скалы. Чернь в Дельфах беснуется, и ждет – не дождется, когда увидит вас бездыханным, распластан­ным на острых камнях,

Э з о п. Чернь, Херей, беснуется не только в Дельфах, а вообще по всем мире. Она бесновалась раньше, и бу­дет бесноваться до скончания света, которое, очевид­но, в итоге наступит. Чернь вообще не умеет ничего, кроме как бесноваться, это ее отличительная черта. Но гораздо опасней, Херей, другая чернь, – та, которая живет во дворцах, и заседает в парламентах, –этой черни, мой дорогой, надо опасаться больше все­го, и именно против нее боролся я всю свою жизнь. К сожалению, мой дорогой, этот вид черни невозможно победить ничем, кроме своей собственной смерти. То­лько лишь вид умирающего певца, только лишь картина растерзанного львами поэта способна на время остано­вить ее, и дать миру немного передохнуть. Но этот способ останавливать зло слишком дорого обходится певцам и поэтам, – он стоит им собственной жизни,