Алджернон Суинберн - Розамунда, королева Ломбардии

Нежным

Любовь всё видит; пусть хвалы звучат — тебе,

Не мне они; и не меня — тебя должны те двое

Благословлять, любить, как короля любви.

АЛЬБОВАЙН

К тебе, ко мне и к ним да будет добрым Бог!

Скорее бы минул июнь горячий италийский,

Так он гнетёт меня.

РОЗАМУНДА

Недолго уж осталось

Терпеть нам от него, с ума сходить:

Ещё день, два пройдут — и сгинет он, умрёт.

АЛЬБОВАЙН

Желаю, чтобы лето вместе с ним скончалось.

Ещё два красных месяца должны поставить

Клеймо калёное на души, чувства; даже море

Здесь не такое, что утешит человека:

Здесь хор приливов мощных не звучит,

Что волны катят, и поют, растут, спадают,

Нам душу облегчая музыкой прибоя, свежесть вея,

Рождаясь, умирая днём и ночью.

РОЗАМУНДА

Так утешься:

Сам Бог сюда привёл нас.

АЛЬБОВАЙН

Точно. Смерти Бог,

Огня и битвы, что рукой тяжёлой

Гнетёт мой дух. Но не тревожься ты,

Да будет мир в душе.

РОЗАМУНДА

Мир и тебе.

(АЛЬБОВАЙН уходит)

Иди за ним: ударь сейчас — силён ты, но сильнее

Тебя король, могучи его мышцы.

В бою тебе не победить.

АЛЬМАХИЛЬД

Его сразить не смею

Вот так.

РОЗАМУНДА

Посмеешь погубить в огне подругу? Или он,

Или она умрёт, к столбу привязана. Ведь легче

Ему случится умереть. Иди, спаси её. Один удар.

АЛЬМАХИЛЬД

Не смею. Будь ты Богом проклята! Готов я!

(Выходит)

РОЗАМУНДА

И я увижу это. Ты, отец, увидишь!

(Выходит)

Зал торжеств во Дворце

Входят АЛЬБОВАЙН и РОЗАМУНДА

АЛЬБОВАЙН

Детьми нас делает июнь: мне ночью показалось,

Когда ты мира мне желала, и пошёл к себе я,

Что простучали сзади быстрые, сторожкие шаги;

А обернувшись, ничего я не увидел; ты стояла

И Альмахильд, мой мощный воин, был там,

К тебе спиной; обычно всё; но пало сердце

И вновь забилось сильно. Над собой я посмеялся -

Так может девой робкой стать мужчина, когда жар

Наполовину жизнь расплавил в нём. Твои глаза,

И те слабей его, хотя горят, как звёзды на ветру

В день, приносящий тучи. Скоро слуги стол

Наполнят яствами и пригласят гостей сюда;

Пока одни, признайся мне, что тебя мучит.

РОЗАМУНДА

Нет, ничего.

АЛЬБОВАЙН

Чем поклянёшься, милая?

РОЗАМУНДА

Чем скажешь -

Землёю, адом, раем, человеком, Богом..

Я знаю, любящее сердце что терзает, и уста

Замкнуло страхом, в чём признаться хочешь.

Тот кубок, что распили на последнем пире,

Ещё горчит на языке. Меня не принуждай

Вновь уверять тебя. И если попрошу -

Мне слово дай, прощенье клятвой закрепив.

АЛЬБОВАЙН

Не будь такой капризной.

РОЗАМУНДА

Не перечь мне в этом.

АЛЬБОВАЙН

Мой старый, верный друг Нарсет услышал

Моё веленье. В королей гробнице, с честью

Останки похороним, вместе с ними память

О розни между чадом твоего отца и мною,

О всём, что ниже чести и любви.

РОЗАМУНДА

Нет, о владыка,

Пусть череп мёртвый жизнь продолжит, знаменуя

Союз любви, доверья безупречный наш. Тогда

Окажем брачным узам честь, не нанеся отцу

Бесчестья. Здесь уже вовсю бушует праздник,

Пир брачный в честь любви взаимной нашей;

Так пусть коснётся губ сосуд из кости мёртвой,

Мы выпьем за забвение всего, кроме любви.

И в этом мне не прекословь.

АЛЬБОВАЙН

Избави Боже.

РОЗАМУНДА

Бог споры запрещает: надо подчиняться.

Вели Нарсету верному нам чашу подносить,

А я вина плесну, рукой своей наполнив

Любви святую меру, чтобы закрепить

Причастием союз счастливый наш.

АЛЬБОВАЙН

Я точно знаю:

С тобою выпить — всё равно что с Богом.

Ты так добра, как Бог любой.

РОЗАМУНДА

Неужто?

Такое лишь при смерти мы узнаем.

АЛЬБОВАЙН

Ты мудра, верна

Как будто дева древних северных краёв,

В дни древних мифов рождена. Вели Нарсету

Тебе подставить чашу: нам смешай напиток,

А мы за жизнь пригубим, если жизнь — любовь,

Пусть из безгубых костных уст, что говорят

О смерти.

РОЗАМУНДА

Смешаю с мёдом и душистою травою, сладким,

Как те меда, что предки наши пили, а на небе

Так пили Боги — крепкой, полной мерой,

Как жизнь полна и смерть крепка. Иду

Приказ отдать Нарсету.

(Уходит)

АЛЬБОВАЙН