Виктор Гюго - Король забавляется

Ого!
Благодарю! Сейчас не надо ничего.

Досадно! Если вам понадобится, сударь,
Обычно я брожу в пяти шагах отсюда,
Зовусь Сальтабадиль.

Цыган?

Скорее — грек.

Я имя запишу. Бесценный человек!

Не поминайте злом за то, что вам известно!

За что? У всякого свой заработок честный.

Чем по миру ходить и лодырничать, я,
Кормилец четырех детишек…

Чтоб семья
Была пристроена…

Пошли вам бог удачи.

Еще светло. Уйдем! Заметит он иначе.
Оба уходят.

Прощайте!

Ваш слуга повсюду и всегда!

Мы оба как птенцы из одного гнезда:
Язык мой ядовит — его клинок неистов.
Я продаю свой смех — он продает убийство.

Я проклят стариком… Пока он говорил
И называл меня лакеем, я дурил.
О, я был подлецом! Смеялся. Но я очень
Словами старика сегодня озабочен.

Я проклят им.

В руках природы и людей
Я становился все жесточе и подлей.
Вот ужас: быть шутом! Вот ужас: быть уродом!
Все та же мысль гнетет. Все та же — год за годом.
Уснешь ли крепким сном или не в силах спать,
«Эй, шут, придворный шут!», — услышишь ты опять.
Ни жизни, ни страстей, ни ремесла, ни права,
Смех, только смех один, как чумная отрава.
Солдатам согнанным, как стадо, в их строю,
Что знаменем зовут любую рвань свою,
Любому нищему, что знает только голод,
Тунисскому рабу и каторжникам голым,
Всем людям на земле, мильонам тварей всех
Позволено рыдать, когда им гадок смех.
А мне запрещено! И с этой мордой злобной
Я в теле скорчился, как в клетке неудобной.
Противен самому себе до тошноты,
Ревную к мощи их и к чарам красоты.
Пусть блеск вокруг меня, — тем более я мрачен.
И если, нелюдим, усталостью охвачен,
Хотя бы краткий срок хочу я отдохнуть,
С очей слезу смахнуть, горб сo спины стряхнуть,
Хозяин тут как тут. Весельем он увенчан,
Он — всемогущий бог, любимец многих женщин,
Не зная, что есть смерть и что такое боль,
Доволен жизнию и сверх всего — король!
Пинком ноги он бьет несчастного паяца
И говорит, зевнув: «Заставь меня смеяться!»
Бедняк дворцовый шут. Ведь он — живая тварь!
И вот весь ад страстей, томивший душу встарь,
Его злопамятство и гордость небольшую,
И ужас, что хрипит в его груди, бушуя,
Весь этот вечный гнет, весь этот тайный зуд,
Все чувства черные, что грудь ему грызут,
По знаку короля он вырывает с мясом,
Чтоб хохотал любой смешным его гримасам.
Вот мерзость! Встань, ложись, не помни
ни черта,
А нитка за ногу все дергает шута!
Все гонят и клянут, презренного ругая.
А вот и женщина! Она полунагая.
Он жаждет с нею быть. Веселая краса
Берет его с постель и треплет, будто пса.
Так знайте, господа весельчаки-вельможи,
Я ненавижу вас. Меня вы, знаю, тоже.
Как заставляет шут расплачиваться вас!
Как на любой щипок ощерится тотчас!
Как демон, шепчется с хозяином советчик!
Едва возникшие карьеры — вроде свечек,
И только в когти он схватил тебя, — гляди!
Все перья выщипал — нет блеска впереди!
Вы сделали шута собакой. Жребий волчий
В бокалы пьяные своей прибавить желчи,
И доброту изгнать, и сердце сжать в комок,
И этот острый ум, который мыслить мог,
Глупит, в бубенчиках, и тайно пробираться
По вашим праздникам, как некий дух
Злорадства,
Со скуки разрушать чужую жизнь всегда.
И все тщеславье — в том, что у других беда…
И всюду и всегда, куда ни кинет случай,
Носить ее в себе, мешая с жизнью жгучей,
И бережно хранить, и прятать ото всех,
И ярко наряжать в свой надоевший смех
Старуху Ненависть!