. — так и ослепило глаза. Да, теперь насчет папы скажу. В один вечер пришел товарищ мой, немец Арнуль. Славный воин! Перстней у него и золотых крестов, добытых на войне, куча, и на гитаре так славно играет… «Хочешь», говорит, «видеть папу?» — «Ну, хочу». — «Так смотри же, завтра я приду к тебе пораньше. Будет сам папа служить». Пошли мы с Арнулем. Народу на улице — боже ты мой! — больше, чем здесь. Римлянки и римляне в таких нарядах!.. — так и ослепило глаза. Мы протолкались на лучшее место, но и то, если бы я немножко был ниже, то ничего бы не увидел за народом. Прежде всех пошли мальчишки лет десяти со свечами, в вышитых золотом [платьях], и как вышли они — так и ослепило глаза. А ход-то, весь ход! Ход был выстлан красным сукном. Красным-красным, вот как кровь… Ей богу, такое красное сукно, какого я и не видал. Если бы из это<���го> сукна да мне верхнюю мантию, то вот, говорю вам перед всеми, то не только бы свой новый шлем, что <���с каменьем и позолотою, который вы знаете, но если бы прибавить к этому ту сбрую, которую пром<���енял?> Кенфус рыжий за гнедого коня, да бердыш и рукавицы старого Вульфинга и еще коня в придачу — ей богу, не жаль бы за эту мантию! Красная-красная, как огонь!..
Голос в народе. Чорт знает что! Ты рассказывай об папе, а какая нужда до твоих мантий!
Вульфинг из толпы. Хвастун! Расхвастался!
Брифрик. Сейчас. Вот вслед за ребятами пошли те… как их? Они с одной стороны сдают на епископов, только не епископы, а так, как наши таны или бароны в рясах… Не помню, шепелявое какое-то имя. То эти все таны или епископы, как вышли — так и ослепили глаза. А как показался сам папа, то такой блеск пошел — так и ослепил глаза. На епископах-то, всё серебряное, а на папе золотое. Где епископы выступают — там серебряный пол, а где папа — там золотой. Где епископы стоят — там серебряный пол, а где папа — там золотой…
Голос из толпы. Бровинг! Корабль! Ей богу, корабль!
Все бросаются, Брифрик первый, и теснятся гуще около набережной.
Голоса в толпе. Да ну, стой, ради бога! — Задави<���ли> — Да дайте хоть назад выбраться!
Голос женщины. Ай, ай! Косолапый медведь! Руку выломил! Ой, пропусти! Кто во Христа верует, пропустите!
Брифрик ( оборачиваясь ). Чего лезешь на плечи? Разве я тебе лошадь верхо<���вая>? Где ж король? Где ж корабль? Экая теснота!
Голос в народе. Да нет корабля никакого!
— Кто выдумал, что король едет?
— Да кто же? Ты говорил!
— И не думал.
— Да кто ж сказал, что король?
— Джон Шпинг сказал, что король едет.
— Эй, Шпинг, зачем ты сказал, что король едет?
<���Шпинг>. Ей богу, любезный народ, совсем было похоже на корабль.
— Вперед молчи, дурак, если не хочешь сам поплыть.
Старуха ( пролезая вперед ). Нашли чего толкаться! И куды? Ведь никого нет.
Брифрик. А, Кудред! Откудова, приятель?
<���Кудред>. Из дому.
<���Брифрик>. Короля видеть пришел?
<���Кудред>. И побольше, чем видеть.
<���Брифрик>. А что еще?
<���Кудред>. Жалобу прямо самому королю.
<���Брифрик>. На кого?
<���Кудред>. На королевского тана Этельбальда.
<���Брифрик>. Ты шутишь, братец?
<���Кудред>. Нет, не шучу.
Голоса в народе. Вишь, на Этельбальда жалуется! — Он сошел с ума! — Да он ведь сильнее всех в королевстве! — Войска и богатства у него больше, чем у короля.
Эгберт. Кто несет жалобу на Этельбальда, тот подай мне руку. Хоть ты и простой сеорл, а я тан, но я пожимаю, потому что ты честный человек и англосакс. Я тебе буду помогать. [По-видимому, сюда относится приписка на соседней странице (возможно, реплика Киссы):
А я расскажу королю, что ты жид, а не христианин, язычник скверный, [что у тебя] что ты никогда не крестишься. — Я знаю, кому ты молишься у тебя на дому есть деревянный болван. Ты ему целуешь руки, язычник скверный… Тебе нужно монастырское покаяние, если не мог…]
Брифрик. За что ж жалуешься?
<���Кудред>. За что? Этельбальд, хоть и королевских танов всех старше, но подлец и мошенник. Когда датчане ворвались в Вессекс и начали грабить, я прибегнул к нему, свинье. Думал, он богач и столько имеет земли, что зачем ему бы обижать меня. Я обещался ему, если надобность, первы<���м> явиться в его войске и лошадь привести свою и всё вооружение мое. А он, мошенник, как только датчане ушли, совсем зачислил меня в свои рабы. За что я должен ему мостить чертовский мост к его замку и на моих двух лошадях, самых благородных, возить фашинник? А теперь, когда я отлучился по надобности в графство Гексгам, он взял мою собственную землю, родительскую землю, которой было у меня больше 2 гидес, и отдал в лен какому<-то>, а мне отдал двенадцать шагов песчанику за кладбищем. — «Вот тебе», говорит, «земля». Да разве я, старый плут, раб твой? Я вольный. Я сеорл. Я, если бы только захотел, прикупил еще два hydes земли, да выстроил церковь и дом, я бы сам был таном. Никто по законам англосакским не может обидеть и закабалить вольного человека. Разве я сделал какое преступление?
Читать дальше